Иван поднял крест, висящий на его груди на толстой серебряной цепи.

— Аще сказано апостолами Божьими: кого избавляем власти — не мсти, всеми хулимого — люби, всеми гонимого — терпи, умертви свои греховные мысли...

— Почему... должен быть хулимым и гонимым, владыка? — вдруг вскипел князь Владимир. — Если честно служил трудами своими во благо земли Русской!..

Владыка выронил из рук крест. Он закачался на цепочке на груди. А перед глазами Владимира закачался игумен, келия, земля под ногами, даже Пресвятая Богородица с младенцем на руках.

— Должны блюсти заповеди отцов и дедов твоих, князь. Сам ведаешь сие. Усмири желанья свои. Помогай во всём брату своему старшему. Делом помогай. Наущай меньших братьев своих послушанию. Не допускай крамолы меж ними. Угодным Богу станешь за сии дела свои — и будешь вознаграждён. Поверь, сын мой, сие более тяжкий подвиг — усмирить свою гордыню, нежели схватиться за меч и добывать себе власть. И подвиг сей дано совершить не каждому. Лишь сильному мужу. Аминь!

Владимир тяжело поднялся со скамьи. Игумену было жалко глядеть на него. Но он сказал воистину правду, которой желал князь. Горька она была и тяжела...

— Пролей слёзы, сын мой, о грехах своих. Твоё сердце смягчится. Знай: сядешь насильно на киевском столе — возьмёшь распрю с братом твоим Святополком. А тогда поднимутся и Святославичи — Олег и Давид. У них ведь такое же право на стол, как и у тебя. Олег Гориславич всю Степь половецкую призовёт на Русь. А киевское боярство тебя не желает, боится твёрдости руки твоей. Привыкло при твоём отце слабом властвовать. Иди в Чернигов или в Переяслав.

— В Переяславе братец мой меньший — Ростислав... Пойду в Чернигов... Но сердца своего не буду размягчать слезами, владыка. Сердце Владимира Мономаха должно быть твёрдым. Яко и руки.

— Достойно молвишь...

Князь Владимир спокойно вышел из келии. Игумен долго смотрел с порога ему вослед. Всё же — достойнейший внук Ярославов!..

Но от этих мыслей на душе было тревожно. Что же, он сделал сейчас всё, чтобы оправдаться за Всеволода. Он поступил по закону и по разуму. Хотя сердце его сжималось от этого... Неизвестно, что принесёт Руси новый — законный властитель...

Задумчиво брёл монастырским двором. Теперь это было большое пространство, застроенное церквами, трапезной палатой на высокой подклети, длинными келейными строениями. Новым был и каменный дом игумена. Но владыка Иван не отваживался туда переходить, дабы не утерять того света славы, которым сияли имена первых отцов обители — Антония и Феодосия. Новыми были и онбары, медуши, кладовые, где сохранялось зерно, меды, воск, сухая рыба, вяленое мясо, деревянное масло, сыр... И весь этот огромный двор был обнесён деревянной оградой с высокими дубовыми вратами и небольшой деревянной церквушкой над ними. По четырём сторонам её были поставлены деревянные башенки с окнами-бойницами. Под их крышами были подвешены медные била. Ночью возле них сторожили стражники. Не столько остерегались далёких половцев, как боялись татей, бродящих в окольных лесах и не раз грабивших монастырское добро. Последний раз какой-то сбежавший черниговский смерд Племён привёл к обители всю свою шайку с клятвой и просил принять их в число монастырской братии. Как-никак здесь дают есть и пить и крышу над головой. А работать все они привычны с детства. Игумену Ивану этот случай принёс славу — святая обитель Печерская молитвами своими просветила души заблудших! Теперь бывшие тати-грабители — самые старательные послушники монастырской братии — рубят дрова, таскают в келарню ведра с водой, чистят опаны, чинят ограду и сторожевые башни... Сколько этой чёрной работы в большом хозяйстве Печерской обители!..

Богатеет она, сытеет из года в год.

Навстречу игумену торопится черноризец. Высокую худую фигуру его облегала выгоревшая на солнце ряса, уже потёртая на груди и на локтях. Босые ноги с длинными костлявыми пальцами грязны, в сухих струпьях. Откуда это торопится отец Нестор?

— Беда катится к нам, владыка! — ещё издали обращается он к игумену Ивану. — Половцы! Двинулись вежи половецкие на нас. Хан Итларь с ордой, Тугоркан с ордой...

— Откуда знаешь? — Иван ускорил шаг навстречу Нестору.

— Сообщил воевода Вышатич! Только от него иду. Прискакали верные люди из степи. Говорят, половцы уже под Торческом стали. Молвят, имели договор со Всеволодом, а нынче — нет Всеволода, нет и мира с русичами.

— Брат Нестор, имею к тебе доверие. Возьми лошадей. Поторопись к Турову. Зови скорее Святополка Изяславича. А мы киевлян будем молить, дабы дружину собрали. Ох, чёрная беда движется на нашу землю...

— А Владимир Мономах, владыка?

— Увестил его. Уступил брату своему старшему.

Нестор вздохнул.

— На том и стоим, брат Нестор...

Днём и ночью ехал ко граду Турову, в землю дреговичскую. Останавливался на короткую передышку в монастырях, менял там лошадей и вновь трогал в путь. Дорога шла через Вручий-Волынский, чрез болотистые леса земли деревлянской. Далеко спрятался князь Святополк от неверного ока киевского князя. Врасплох не достать ни мечом, ни копьём.

Вскоре Нестор остановился вблизи реки Припяти. Широко, полноводно разлила она свои весенние воды. Затопила луга, озерки, болота с низкорослыми, кривыми соснами.

Град Туров — самый большой на земле дреговичей, раскинувшийся вдоль полноводной Припяти. Но не знал Нестор, с какой стороны подъехать к Турову. Куда ни ткнётся — везде вода. Решил искать здешних поселян.

Целый день кружил узкими лесными дорогами и тропинками, пока не добрался до какого-то жилья. Забрызганный грязью, измученный объездами, обходами омутов и болот, появился он на улице небольшого посёлка, разбросавшего свои избы на широкой лесной поляне.

Деревянные рубленые избы под высокими гонтовыми крышами теснились одна к другой, стена к стене, к длинным хозяйственным постройкам, которые сходились полукругом и замыкали с трёх сторон двор. Для ограды с воротами оставалась четвёртая сторона. Вдоль улочки под стенами и заборами плескались в лужах пятнистые свиньи с рогатками на толстых шеях, дабы не могли рыть глубокие ямы в земле и лишь на поверхности её собирать прошлогодние жёлуди да листья; гоготали и сокотали гуси, утки, куры... Забрызганные грязью, перемешанной со свиным и коровьим помётом, они везде разносили вонючую жижу, в которой копошились. От этого казалось, что весь посёлок погряз в нечистотах. И странно было Нестору, что белокожие светлоглазые люди, спокойно хлопотавшие на своих дворах, не испытывали неудобства от пропитавшего всё вокруг этого одуряющего зловонного запаха.