— Ну и что? Попытается --и останется с носом. Может, парень и оступился разок, только не следует забывать, что это сын Любо Ангелова.

— Если бы Любо его воспитывал.

— Но чем его может соблазнить этот иностранец? — спрашивает Борислав, резко поворачиваясь спиной к окну. — Коробкой ампул? Пачкой банкнотов? Сладкой жизнью? Ты же сам утверждаешь, что парень не глуп...

— Томас тоже не глуп. Трудно сказать, на какую удочку он захочет его поймать, да и захочет ли. А еще труднее сказать, как поведет себя Боян. Ничего определенного я не знаю, но у меня такое предчувствие, что кадриль начнется именно вокруг него. Предчувствие, понимаешь?

— Ты меня уморишь своими предчувствиями, — мучительно вздыхает Борислав. — Чтобы сын Любо Ангелова да стал предателем!

Он делает три шага к столу и в сердцах бросает на бумаги пустой мундштук. Потом произносит слова, которых я жду давно:

— Дай сигарету.

Здание у Львиного моста в отличие от нашего старое, неприветливое, мрачное. Стены в коридорах только что покрасили, деревянные части обильно покрыты лаком,но от этого обстановка посвежела настолько же, насколько способна посвежеть старушка, пустив в ход пудру и помаду. Неторопливо поднимаюсь по лестнице, каменные ступени, стертые ногами бесчисленных посетителей, как бы прогнулись посередине. Человек, сидящий за письменным столом, мне совершенно незнаком — высокий худой мужчина, вероятно моего возраста, этого несколько меланхоличного возраста между сорока и пятьюдесятью годами. Он предупрежден о моем приходе и, очевидно, ждет меня, потому что в комнате присутствует еще один человек, которого я знаю и который мне сейчас нужен, -- оперативный работник, занимающийся наркоманами.

— Мне необходимы некоторые подробности о последних действиях этой компании, — говорю я. — Но об этом мы можем поговорить потом, чтобы не отнимать у вас время. Я бы только попросил вас распорядиться, чтобы начиная с этого момента никакие меры против этой компании не принимались без предварительного согласования со мной.

— А я как раз собирался завтра вызывать их всех по порядку номеров, — замечает оперативный работник.

— Зачем?

— Вчера вечером обобрали аптеку.

— А откуда известно, что это они?

— Один из них пойман на месте преступления.

— Кто именно?
– - спрашиваю я и чувствую, как у меня закололо под ложечкой.

— Да этот, Фантомас.

Я молчу, и это дает возможность шефу вспомнить законы гостеприимства.

— Чашку кофе?

— Благодарю, не смею отнимать у вас время.

— В таком случае вас угостит Драганов. А об остальном не беспокойтесь.

Оперативный работник тоже примерно моих лет. Этот невысокий человек с замедленными движениями, невозмутимым лицом, говорящий тихим голосом, почему-то скорее напоминает мне учителя, нежели офицера милиции. После того как мы выпили обещанный кофе, он начал своим обычным ровным тоном методично и неторопливо рассказывать о действиях шайки, как будто приступил к очередному уроку. Многие упоминаемые им подробности меня в настоящий момент не интересуют, но я выслушиваю его терпеливо, так как не знаю заранее, что из сказанного мне может пригодиться и что — нет.

— ...До последнего времени они снабжались непосредственно через аптеки, пользуясь поддельными рецептами и паспортами своих близких. Но в большинстве аптек их уже знают, да и мы установили более строгий контроль за продажей наркотических средств. Это заставило их обратиться к другому источнику, однако мы наложили руку и на него. Речь идет о медицинской сестре из ИСУЛ, по имени Вера, которая систематически выносила из склада морфий и которую мы всего лишь неделю назад поймали с поличным. И вот, оказавшись в безвыходном положении, они замышляют и осуществляют минувшей ночью ограбление.

— «Они»... — как эхо повторяю я. — Но кто из них подал идею? И вообще, кто мозг этой банды?

— Естественно, тот, кто ее главарь, — отвечает Драганов. — Тот самый Апостол, о котором я уже упоминал.

— Он у них умнее всех?

— Я бы не сказал, что он умнее всех, — вертит головой собеседник. — Его отличает не столько ум, сколько воображение или, если угодно, больная фантазия, а может, и зачатки своеобразного дара группировать вокруг себя людей. Книги читал безразборно, у него всегда в запасе дюжина готовых .фраз. Умеет употребить их к месту, но не выделяется особым интеллектом... Боян, к примеру, куда умнее его.

— И все же не Боян, а именно этот Апостол вожаком У них, — вставляю я, как бы внушая ему, что показывать крупным планом моего человека нет оснований.

— Не забывайте, что Боян у них дебютант. Он примкнул к ним совсем недавно. И потом, он слишком замкнутый, апатичный, молчаливый, чтобы стать душой группы.

Я не возражаю, и Драганов снова пускается во всякого рода подробности, большей частью ненужные мне, -обстоятельно рассказывает о проделках некоего Пепо, о последнем конфликте между Розой и ее родителями, о разговоре с Лили, который имел место позавчера тут, в этом кабинете,

Он называет всех их по именам и говорит о них так, как будто они его питомцы. Он называет по именам и всех прочих наркоманов, которых в столице насчитывается несколько десятков, и говорит о них так, будто все они образуют вверенный ему класс, весьма необычный, беспокойный и больной, кошмарный класс, но, раз уж этот класс так или иначе достался ему, он должен справиться с ним наилучшим образом.

Какое-то время я слушаю рассеянно изложение разговора Драганова с Лили, пока случайная фраза не насторожила меня.