– Должен со всей ответственностью заявить, что хорошо учитесь. И многое уже даже умеете, – серьёзно заверил его О’Ларри. – И это возвращает нас к цели моего визита. Дело в том, что мы, Третий полицейский участок Дубровлина, повторяю, находимся в крайне затруднительной ситуации. Наш штатный художник вышел в отставку, и, как назло, тут же приключилось преступление. А у нас, представьте только себе, некому зарисовать улики и фрагменты места происшествия. Общий план дагеротипическим аппаратом сейчас делают, но вот частности, детали зафиксировать невозможно. Как же прикажете преступление без этого раскрывать? Мы, полиция Дубровлина, просим вас оказать содействие следствию и выполнить все потребные зарисовки.

– Но, инспектор! – воскликнул О’Хара. – Это никак не возможно! Я и так запаздываю с исполнением курсового проекта, вот этой самой картины, которую пишу сейчас!

– Погодите, сэр, я что-то не понял, – с нажимом произнёс О’Ларри. – Вы что же, не патриот? Вы не хотите послужить делу правосудия, осуществляемого от имени и по поручению его величества короля Зелёного, Туманного и Льдистого Эрина, эрла Хайленда, протектора колоний Винланда и Лемурии, императора Ниппона, Кеннела Второго Уи Нейла? Быть может, вы вовсе враг короны? Картину-то пишете с политическим душком: Арес ведь символизирует Североамериканские Штаты, а Афина – Южноамериканскую Конфедерацию, верно? И то, что империя Эрин поддерживает конфедератов, вам известно, не можете вы этого не знать. А что же вы? Имперского полисмена, констебля, который, кстати, мог бы и не быть так с вами мягок из-за правонарушения, на роль северян? Делаете полисмена символом врага? Тут уже политика проглядывает, сэр. Уж не всю ли нашу государственную систему вы поносить в своей картине собрались?

Честно говоря, я из этого спича мало что понял. Как я могу символизировать Федерацию Британских колоний в Америке, коли сам там никогда не был и не собираюсь? И какое отношение это имеет к устроенной ими войне с отвалившейся от них недавно Конфедерацией Британских колоний в Америке? Ясно одно: художник мне подложил большого порося.

– Нет, сэр, быть этого не может! – продолжал меж тем О’Ларри. – Я верю, что вы настоящий ирландец и не опуститесь до такого! Так помогите же нам, слугам нашего императора и короля! Это займёт всего несколько часов, после чего вы сможете вернуться к написанию «Афины и Ареса у яблока раздора». Кроме того, это оплачиваемая работа, мистер О’Хара. Опять же, благодарственное письмо от полиции в вашу Художественную академию никак не может скверно сказаться на обучении, а вот положительно – очень даже может. Ну же, мистер О’Хара, решайтесь!

– Ох, ну хорошо. – Оглушённый напором инспектора парень затряс головой. – Там, я так понимаю, графика? Или что-то надо будет и в цвете?

…Во двор обители Святой Урсулы мы возвратились ещё до того, как мистер О’Кучкинс закончил дагеротипию. Молодой О’Хара, как выяснилось, интересовался и этим методом получать изображения, вступив в малопонятный мне разговор с О’Кучкинсом. Что-то вроде:

– А отчего не использовать калотипический или амбротипический аппараты?

– Оттого, сэр, что металлическая пластина хотя и дороже, но она и прочнее. А бумажные калотипы и стеклянные амбротипы слишком подвержены случайной порче, что для полиции неприемлемо. Хотя, признаю, последние фиксируют картинку много-много быстрее.

Наконец мистер Бредли закрыл объектив крышкой и начал разбирать аппарат. Меня старший инспектор оставил при себе на случай, если придётся, как он выразился, «что-то ломать или отдирать», остальных же констеблей, закончивших прочёсывать двор, отправил обратно на участки.

– Итак, – произнёс мистер Ланиган, когда мы все четверо оказались внутри домика, – что же мы имеем? Пять леди, членов опекунского совета Института благородных девиц собрались у его директрисы попить чаю.

– С пирожными. – О’Ларри взял одно из них с подноса. – Хм, словно и не простояли столько времени на открытом воздухе, какие нежные. А запах… Хм, какой интересный запах…

Инспектор принюхался, нахмурил брови и, решительно отделив верхний бисквит от нижнего, принялся внимательно изучать крем. Мистер Ланиган тоже взял пирожное и последовал его примеру.

– Чёрт возьми!!! – ошарашенно воскликнул он.

– Да, сэр, – кивнул О’Ларри. – Так и есть. Опий-сырец.

– Опий? Я так и думал, – сказал доктор Уоткинс, снял с переносицы пенсне в золочёной оправе и начал протирать его стёкла носовым платком. – Все симптомы указывали на отравление именно опиатами, хотя уверенности быть, разумеется, не могло. Премного вам благодарен, констебль, за доставленные известия.

– Это мой долг, сэр, – ответил я.

Разумеется, долг. И разумеется, мой. Не побежит же к доктору инспектор сообщать о том, чем именно отравили леди. Ему место преступления надо осматривать, проводить допросы, а на то, чтобы известить мистера Уоткинса, при нём констебль находится, когда посыльных мальчишек из сыновей полисменов нет.

– Теперь главное не давать им тёплого питья ближайшие несколько дней. И, само собой, алкоголь, – задумчиво произнёс доктор, ни к кому, собственно, не обращаясь. – Слыхивал я о том, что некоторые любители этого зелья потребляют его с горячим чаем, как халву, но сталкиваться не приходилось, да… Скажите, констебль, а имена пострадавших уже известны? Мне надобно уведомить их родных о состоянии леди и месте их нахождения.

– Да, сэр, известны, их опознала сестра Евграфия, – ответил я, извлекая из нагрудного кармана свой блокнот. – С вашего позволения, инспектор О’Ларри поручил сообщить о судьбе несчастных их родне именно мне.