— По вечерам даже взрослые держатся подальше от Базарной улицы.

— Но этот мальчик не знал страха. Другие дети в его возрасте прячутся матерям под юбки, а он был уже совсем самостоятельный.

— Бедный мальчик, его мать так болела.

— Поэтому-то я и старался отвлечь его.

Разговор отклонялся в сторону. Братец попытался вернуться к основной теме.

— Вы начали говорить мне о планах Мали. Вы, верно, чувствуете себя теперь гораздо лучше.

— Да-да, я всегда знал, что все будет хорошо и беспокоиться не о чем.

— Что ж, теперь вы знаете, какие у него планы?

— Да, знаю, он очень торопился сегодня утром, ему нужно было попасть на станцию, так что он рассказал мне о них в самых общих чертах. Позже он, конечно, сообщит мне все подробности.

Джаган не рискнул сказать больше, опасаясь выдать свое полное неведение.

Братец быстро спросил:

— Вы одобряете его намерения?

— Какие намерения? — спросил с удивлением Джаган.

Ни в чем таком он своего сына и не подозревал. Братец с минуту помолчал, выжидая, пока затихнут зазвеневшие в воздухе голоса школьников, распущенных по домам. У окна с разложенными на подносах сластями, как всегда, остановилась стайка детей.

— Капитан, не разрешай людям собираться у нашего окна. Они мешают уличному движению.

По правде говоря, Джаган меньше всего беспокоился об уличном движении. На Базарной улице движению транспорт а мешало многое — две коровы, принадлежавшие продавцу молока, проводили все свое свободное время на мостовой; был там еще бык-шалопай, который никому особенно не принадлежал и время от времени гонялся в любовной игре за коровами, раскидывая в разные стороны пешеходов, велосипеды и повозки; по краям мостовой, нередко вплоть до самой ее середины, сидели кружком крестьяне, привозившие на рынок зерно и фрукты. Между ними спокойно пробирались велосипедисты, автомобили и повозки, запряженные быками. Никто не жаловался и не роптал, один только Джаган всегда проявлял заботу о транспорте, потому что вид детей у окна со сластями будил в нем чувство беспокойства, а порой и вины. Он предпочел бы, чтобы они из школы расходились прямо по домам, а не смотрели на его сласти голодными глазами. Стоило Джагану ощутить беспокойство, как он тотчас звал капитана и отдавал ему какое-нибудь распоряжение.

Братец наконец понял, что вопрос о «намерениях» взволновал Джагана, и с удовольствием наблюдал за его лицом. Его раздражало, что Джаган так умело избегал разговора о сыне. У него было такое чувство, словно его перестали считать за родственника. Это ему не нравилось, и он обрадовался случаю вернуться к своей прежней роли наперсника.

— Я не хотел говорить с вами об этом специально, но я так рад, что, когда мы встречаемся, мальчик по-прежнему зовет меня «дядей». Конечно, он съездил на другой конец света, но все же дядюшку своего не забыл. Понимаете, я не хотел ему навязываться после того, как он вернулся домой. Знаете, как это бывает: люди меняются, особенно когда поживут за границей. Я слышал, что один чиновник из министерства отвернулся от своих родителей, когда они пришли встречать его на вокзал.

— Ужасный человек! Да он, наверно, с ума сошел! Мали на него ни капельки не похож!

— Знаю, знаю, об этом я вам и толкую. На прошлой неделе я зашел в дом к архивариусу, а Мали там как раз говорил с его сыном. Вы знаете их дом на Новой улице? Я зашел туда, потому что обещал найти им повара. Хозяйка дома плохо себя чувствует. Чего только я не делаю ради людей!

— Значит, сын архивариуса и Мали — друзья?

— Да, друзья. Так вот, они как раз сидели на веранде и разговаривали. Когда я входил в дом, Мали сам окликнул меня. «Прежде чем вы уйдете, — говорит, — уделите мне несколько минут». А я и говорю: «Конечно, Мали. Располагай мной как хочешь». Когда я закончил свои дела и вышел из дома, Мали мне и говорит: «Я пойду с вами».

— Он пошел пешком? Я думал, он не любит ходить пешком.

— Он дошел со мной только до калитки. Ему не хотелось, чтобы его друзья слышали, что он мне скажет.

— Что же он сказал? — спросил Джаган.

Теперь он был у братца в руках.

— Он хочет производить роман-машины, — ответил тот.

Услышав это, Джаган так растерялся, что не смог даже выразить свое удивление. Он еще о чем-то спросил, но так невразумительно, что тут же замолчал.

Братец не отводил от него глаз, смакуя его растерянность, и наконец произнес с видом простака:

— Разве вы ничего не слышали о роман-машинах?

По его тону можно было предположить, что машины эти давно уже вошли в повседневный обиход. Он торжествовал победу — небольшую, но все же победу. Он доказал свое превосходство в знании американской жизни. Джаган решил признать свое поражение и отбросить всякое притворство. Братец меж тем, чтобы продлить удовольствие, говорил:

— А я-то думал, что он вам все расскажет! О чем же вы говорили сегодня утром?

— Мы говорили о другом, — произнес Джаган высокомерно. — Он рассказал мне о всяких других делах.

— Но сейчас это для него самое главное. Он день и ночь только об этом и думает.

— Да-да, — сказал Джаган. — Конечно, я понял, что он говорит о какой-то машине, но там возник один вопрос, и я не успел выяснить, что это за машина.

— Это совсем не обычная машина, — сказал братец.

Тут Джаган снова закричал:

— Капитан! Что там за толпа?

Но братец внушительно продолжал:

— Нет, вы послушайте! Эта роман-машина, как вы уже, верно, догадались, пишет романы.