– 

Ты меня выгоняешь?

– 

Да, потому что ты разрушаешь и губишь все, до чего дотрагиваешься, все, что я люблю. За те полчаса, что прошли с того мгновения, когда ты переступил порог моей мастерской, ты причинил всем только горе. Пия ушла вся в слезах, и причиной тому ты. Но и этого тебе было мало, и ты убил моего несчастного кота, который был радостью моей мастерской. В действительности, если бы я не знал, что ты – на три четверти умалишённый, я бы не довольствовался тем, что закрыл мою дверь для тебя, я бы призвал тебя к ответу за твоё гнусное поведение.

– 

Это было бы странно,– насмешливо сказал Верро,– чрезмерно странно! Тащить меня на лужайку и сразу же одаривать ударом шпагой за то, что я тебе спас жизнь, это – вершина неблагодарности.

– 

Ты мне спас жизнь, ты!

– 

Ни больше, ни меньше, мой дорогой.

– 

Мне было бы любопытно узнать как. Ты будешь меня уверять, что моя кошка страдала бешенством?

– 

Нет. Улисс был честным ангорским котом, и если он и был в чем-то виноват, так это только в том, что время от времени он рвал мои брюки, точа об них свои когти. Но эту вину он искупил, погибнув ради своего хозяина, ради того, чтобы одно ужасное преступление не осталось безнаказанным.

– 

Ещё одна нелепость из твоих уст!

– 

Можешь ты меня хотя бы выслушать, прежде чем выставишь на улицу? Я у тебя прошу только десять минут, чтобы доказать тебе, что если бы меня не посетила одна гениальная идея, тебя бы вскоре посетило несчастье.

– 

Ладно, у тебя десять минут! Но потом …

– 

Потом ты можешь делать все, что захочешь… и я тоже. Видишь ли ты эту булавку?

– 

Да, и если бы я знал, что ты её воспользуешься для того, чтобы пронзить сердце бедного Улисса…

– 

Я ему не пронзил сердце, посмотри же сам! Нет ни капли крови на его белом меху, я его лишь слегка уколол в морду и он свалился замертво. Теперь понимаешь ли ты то, что произошло вчера вечером в омнибусе?

– 

Как? Что ты имеешь в виду? …

– 

Бедная девушка, которая сейчас лежит в Морге, была убита также, как я убил только что Улисса. Только она была пронзена иглой в руку.

– 

Что… Этой булавкой?

– 

Мой Бог, да. Не потребовалось ничего большего. И агония малышки не была ни длиннее, ни шумнее, чем кончина твоей кошки.

– 

Что! Булавка была …

– 

Отравленная, мой дорогой, и ты её носил в карман твоего пальто. Роясь в вышеупомянутом кармане, чтобы взять платок или кисет с табаком, твои пальцы безошибочно встретили бы кончик этой любезной штучки для волос, и на ближайшей выставке… было бы, по крайней мере, на одну картину и одного призёра меньше. Чудо, что я ещё жив,– продолжил Верро.– Если бы я взял булавку за кончик-острие, а не за позолоченную головку на другом конце, я в этот час валялся бы, распластанный, как твой кот, на полу мастерской, и ты должен был взять на себя расходы по моим похоронам. Конечно, это не было бы катастрофой для тебя, моя смерть, да и искусство не потеряло бы много, но я, все-таки предпочитаю, чтобы это несчастье случилось с твоей кошкой, а не со мной.

– 

Я тоже,– прошептал Амьен, расстроенный так, что он даже не понимал, где находится.

– 

Спасибо за эту прекрасную благодарственную речь, твои дифирамбы меня вдохновляют– сказал горе-художник с иронической гримасой.– Я констатирую с удовольствием, что ты не хочешь больше мешать мне тебя спасать, и я тебя искренне поздравляю c тем, что ты подобрал в омнибусе этот маленький инструмент. Он послужит мне и поможет найти тех, кто его придумал.

– 

Булавка, которая убивает!… В это невозможно поверить …

– 

Факты налицо.

– 

Но эти яды, которые поражают жертвы, они существуют только в романах или драмах …

– 

И у дикарей, мой дорогой друг. Они погружают концы своих стрел в яд, когда ходят на охоту или на войну, и все раны, нанесённые этими стрелами смертельны, это общеизвестный факт.