Они бы уже учились в школе. Играли в футбол и катались на

велосипедах.

Я понятия не имел, как это вчера мне взбрело в голову. О подобном я

практически и не думал, разве что в минуты слабости или под конец

особенно паршивого дня, когда дома меня встречала пустота.

Или, как теперь понятно, после целого дня возлияний и бега по

винограднику, утыканному распылителями.

После развода я встречался со множеством женщин и не особенно думал

о Бекки. Зато много думал о своем браке, когда познакомился с Эмили.

Приятная дружба с ней предсказуемо привела нас в постель, и я был

поражен, насколько проще оказалось иметь что-то такое – что ни к чему

особенному не приведет – вместо того, чтобы посвящать отношениям все

свое сердце.

Мы с Эмили играли в софтбол и после игры частенько пили пиво. А в

один такой четверг я заплатил по счету и проводил ее к ее машине, после

чего она удивила меня, спросив, не хочу ли я зайти к ней. Что я и сделал. В

ту ночь мы дважды занимались сексом, и еще до звонка ее будильника я

ушел.

Эмили была красива и умна – невролог в детской бостонской больнице –

но мы оба знали, что наши отношения не превратятся во что-то большее,

нежели дружба людей, которые спят друг с другом, когда обоим удобно. Где-

то пару раз в месяц мы занимались сексом. И он всегда был хорош. Хотя

потрясающим не был никогда – отчасти потому, что мы оба эмоционально в

это не вовлекались.

Честно говоря, я знал, что корни большинства моих сомнений насчет

того, стоит ли вовлекаться в эти отношения сильнее, можно найти в

недоумении по поводу поступка Бекки и нежелании снова столкнуться с чем-

то подобным. Пиппа была права: боль со временем стихает, но полностью

все равно не уходит. Она меняется – по мере того как меняюсь я сам и

изменяется мнение других людей обо мне. Приемлемый период траура по

своему браку и тому, что он значил в моей жизни, истек. Остальной мир

двинулся дальше. Предполагалось, что и я сдвинусь с мертвой точки.

Так почему я до сих пор на месте?

https://vk.com/beautiful_bastard_club

Я очень злюсь на нее, поскольку она не сказала мне, как только поняла, что наша с ней жизнь – это не то, чего она хотела.

Злюсь, что она впустую потратила мое время. И когда я думаю о том,

что встречу кого-то еще, это ощущается чередой вопросов… Чего ради? И

не слишком ли поздно? Не слишком ли я закрыт и не слишком ли скучен или…

Я и сейчас не мог закончить эту фразу.

Не знаю, благодаря ли Пиппе я смог признать то, чего никогда не

произносил вслух, но мне это не понравилось. Эти две недели должны были

больше походить на пьяный отрыв, нежели на рефлексию и самокопание.

Скинув одеяло, я сел и взял лежащий на столике и заряжающийся

телефон. Непривычным для самого себя образом пролистав, не читая, почту, я открыл последнее сообщение от Уилла, где он спрашивал, присоединюсь

ли я к нему на пробежке.

Я очень даже «за».

«Готов?» – написал я ему и отбросил телефон в сторону.

Я мысленно пробежался по расписанию, которое Зигги распечатала для

каждого: поздний завтрак, свободное время на осмотр окрестностей,

возможная экскурсия на пивоварню и ужин здесь же, в отеле.

Ответ Уилла пришел, пока я был в ванной, – короткое «Нет».

Я набрал его, и после четырех гудков и звуков, похожих на то, что

телефон уронили как минимум дважды, он ответил.

– Ты так же ужасен, как и твоя сестра, – пробормотал он, судя по всему, зарывшись лицом в подушку.

– Но ты сам предложил пробежку сегодня утром, помнишь?

– Еще нет и… – он снова повозился с телефоном, – семи.

– И что? Мы всегда в такое время бегаем.

– Дженсен, ты вообще обратил внимание, в какой комнате сейчас

находишься?

Я огляделся. Белые панели на стенах, большая кровать под лоскутным

покрывалом ручной работы, кирпичный камин.