Шрифт:
Ромка вздрогнул. Клим подтянул к себе нож, которым несколько часов назад Оксана нарезала детям торт.
— Вот, например, глаз. — Клим дотронулся до синяка. — Штука полезная, нужная. А ухо?
Макар наполнил кружки. На троих.
— Я прошу, умоляю вас… Не трогайте детей. — Голос Оксаны застревал во внутренностях, выходил наружу хриплыми стонами. Она понимала, что говорит в пустоту, но не могла иначе. — Забирайте меня, что хотите делайте. Но их оставьте в покое.
Клим к ней даже не обернулся. Он подпилил ноготь, ковырнул заусенец и продолжил, глядя на Макара:
— Без уха ведь тоже все слышно. Сдалось оно ему. Может, новое потом вырастет.
Макар посмотрел на Ромку и подмигнул. Хлопнул по свободному стулу, приглашая. Оксана не могла отпустить сына, не могла разжать пальцы. Она знала, что если сейчас Ромка сядет между этими психами, то она его потеряет.
— Давай, малой, не телись, нахер. Отлипни уже от мамкиной сиськи. Когда еще деревенского самогона попробуешь?
— Прошу… — взмолилась Оксана. — Будьте людьми.
Клим почесал переносицу, подошел к дивану и взял Ромку за ухо.
— Тихо, тихо, хозяйка, не дергайся. А то ведь рубану ненароком.
Маленький кулачок выскользнул из руки Оксаны, а вместе с ним частичка чего-то большого и важного. Будто из любимой семейной фотографии выдрали кусок.
— Мам…
— Все хорошо, милый. Ты только не бойся, я здесь, рядом.
Ромка заменил за столом Батю. Он глотал слезы, дрожащими ладошками поднимал кружку и прикладывался губами к самогону. Когда Клим заставил его сделать несколько больших глотков, Ромку вырвало.
— Злючий самогон в этот раз, ага, — сказал Макар, стуча Ромку по спине. — Горло продирает, дай бог.
Злючий… Эти двое как будто не чувствовали градуса, не пьянели совсем. Самогон их только раззадоривал. Делал злее.
Злилась и стихия. Раскаты грома походили на серию взрывов, от которых дом содрогался до самого фундамента. В печной трубе выл ветер. Черные окна вспыхивали багровым заревом, будто снаружи бушевал пожар.
Опрокинув очередную кружку, Клим бахнул кулаком по столу.
— Ладно, хорошо разогрелись, добро. Можно и жениться.
— Давно пора, нахер.
Оксане было плевать на себя. Она могла вытерпеть что угодно, последние месяцы брака научили ее этому. Но неспособность защитить детей сводила с ума. Она надеялась, что их отпустят, что ублюдки возьмут свое и исчезнут из их жизни. Но в глубине души Оксана понимала: их не выпустят из проклятого дома. И это она привезла детей сюда.
— Чтобы все по-честному, — проговорил Клим, — пусть невест малой выбирает.
Макар, не сводя взора с Лизы, снял бушлат и достал из кармана складной нож. Блеснуло лезвие. Он присел к невестам, диван под его тяжестью едва не развалился.
— Только чтоб, нахер, без сюрпризов. Дольше проживете.
Клим, напротив, нож отложил и слепил из ладони Ромки кулак с отставленным указательным пальцем.
— Мне выберем. Знаешь считалки? Давай любую.
У Оксаны плыло перед глазами, будто она смотрела на детей сквозь мутное стекло. Указательный палец Ромки между лапищ Клима казался зубочисткой. Лиза кивнула брату, давая молчаливое согласие. Палец уперся в нее.
— Эни, — сказал Клим, так и не дождавшись ничего от Ромки.
Палец указал на Оксану.
— Бени.
Ромка, повинуясь бородатому кукловоду, переводил палец с мамы на сестру, с сестры на маму. Влево — вправо, вправо — влево. Рики — таки, буль — буль — буль, караки — шмаки.
— Эус… Дэус… — Клим говорил медленно, словно надеялся, что Ромка подключится хотя бы к финалу. — Краснодэус…
Макар ударил по дивану и усмехнулся.
— Бац.
Выбор, конечно же, пал на Лизу.
Клим распрямился, хрустнул суставами и подошел к окну. Открыл его, запуская в дом ночь, и втянул ноздрями воздух.
— Так получше. А то развозить начинает. — Он обернулся к дивану. — Ну что, малая, пойдем на коленки.
Клим вернулся на свое место рядом с Ромкой, выпил. Макар взял Лизу за волосы и сдернул с дивана.
— Вали куда сказали, шлюха московская.
Лиза подходила короткими, внимательными шажками — будто по льду пробиралась. Клим не смотрел на нее, уплетая колбасу, утаскивая в рот добычу змеиным своим языком. Он изучал трещины в столешнице и рассуждал: