Ч у г у н е е в и ч [к Молчуну с тем же укором.]:

– Ты погляди на него, Молчун... Чудо-юдо в перьях, чугун ему в золото...

М о л ч у н [меланхолично , уперев бессмысленный взгляд в Петровича .]:

– Гляжу, Чугунеевич...

Ч у г у н е е в и ч [гневно, эпотажно кивнув на Петровича накануне входа в комнату Алюминьевича.]:

– Ирод! И все ему не так, и все ему не этак! Сморчок в цел-лофане! Чмо натуральное!! И откуда только такие долбокваки рожаются?!..

П е т р о в и ч [на паузе подловив Чугунеевича , узревшего появление Алюминьевича.]:

– Ну чего замолчал? Продолжай! По заглаза-то мы все горазды. [кивая на Алюминьевича.]:– А ты ему в глаза попробуй вылепить! Слабо?!

Ч у г у н е е в и ч [недоуменно-испуганно, рыская ошарашенным взглядом меж Петровичем и Алюминьевичем.]:

– Кому... чего... вы-ле-пить?..

П е т р о в и ч [с явным превосходством.]:

– Так ему-у-у!.. А кому ж еще? Про него-о-о(!!) же только что похабно распинался!

Ч у г у н е е в и ч [крайне растерянно.]:

– Про кого?

П е т р о в и ч [эйфорически.]:

– Про кого-о-о-о-о?! [кивая на Алюминьевича с интриганским выражением физиономии.]:– Да про него - всеми нами всеобще обожаемого продюсера и тренера!

Ч у г у н е е в и ч [оторопев до панической неадекватности мимики.]:

– Да ты чего-о-о(?!!), совесть те в бессовесть(!), осень те в весну...

П е т р о в и ч [торжествующе поедая взглядом Алюминьевича и кивая на Чугунеевича.]:

– От. Только что срамил тебя от пят до маковки. А теперича взад пятки-и... О-от лю-юди... Пригрел же ты на своих спортивных грудях змеюкино отродье...

А л ю м и н ь е в и ч [угрожающе играя мышцами с поеданием взглядом Чугунеевича.]:

– Ты эт... Чего городишь(?!!), вошь те в шерсть!

Ч у г у н е е в и ч [на надрыве эмоций.]:

– Да ты чего-о-о(?!!), Алюми-иньевич!.. Да чтоб я про тебя дурной звук!.. Да не в жисть! Да если брешу.., наплюй мне в рожу куриным пометом!!..

А л ю м и н ь е в и ч [недоуменно с оборотом лица к Петровичу.]:

– Опять дуру гонишь?!!

П е т р о в и ч [где-то куражисто и вместе с тем отчасти правдоподобно.]:

– Я-я-я(?!!) ее - дуру - гоню?!.. Да наплюй мне в рот соплями пьяной проститутки(!!!), ежели гоню... [с кивком на Чугунеевича.]:– О-о-о(!!)н всякую гнусную мерзость в твой адрес городит.., а я виноватый?!

А л ю м и н ь е в и ч [компромиссно.]:

– Все-все-все... После схватки разберемся и... воздадим всем по заслугам! Глохните. Не до вас(!) на данный момент, цыплят вам в яица...

Ч у г у н е е в и ч [озлобленно-шипяще, испепеляя Петровича раскаленным взглядом.]:

– Мудрило! Еще попро-о(!)сишь у меня стольник до зарплаты...

П е т р о в и ч [наивно-покаянно.]:

– А я чего? Я ж без умысла. Само собою по ходу сценария вырвалось...

[Спустя некое время Алюминьевич, развалясь под вдруг без постороннего вмешательства замигавшей елкой, забавляется раскрашенным под хохлому кальяном. Трое ассистентов, тщательно в шесть рук отжав досуха тряпку в таз, оборудуют на сдвинутых табуретах примитивную трапезную площадку (газеты, стаканы и бокалы, огуречно-хлебно-сальная закусь, водный запивон и даже рулон туалетной бумаги). Саломаслов же, тренировочно пританцовывая, то лупцует боксерскую грушу; то, заламывая манекены в умопомрачительные позы, нацеловывает их, оставляя на покровах следы синей спецпомады.]

А л ю м и н ь е в и ч [добродушно, накурившись кальяном, прямо с фантиками нажевавшись сорванными с елки конфетами и поотплевывавшись по ошибке с хрустом раскушенными стеклянными елочными украшениями.]:

– Вова, ну-к еще разок. Пробегись-ка, банан тебе в стакан, по заповедям.

С а л о м а с л о в [утомленно релаксируя вниз пузом на кушетке.]:

– Это ну.., инициатор поцелуя губы в губы получает техническое поражение с дисквалификацией до тридцать третьего со дня схватки понедельника... Поцелуй, это ну, самого себя в десятиочковку - турнирный суицид; целующий ринг автоматически теряет по пять очков за отпечаток; это ну-у-у.., засос органов зрения может привести к слепоте... Это ну, лобызание пахового бандажа соперника - признание, это ну-у.., собственного поражения и... И намек на досрочное прекращение поединка...