– Попал… Гадом буду, попал! – рявкнул помкомвзвода. – Воронцов, ты попал! С меня фляжка трофейного!

А Воронцов, измождённый невероятным напряжением, уткнулся козырьком каски в землю бруствера и, не обращая внимания на ликование Гаврилова и радостные возгласы товарищей, тихо заплакал от радости. О немецком снайпере, убитом им, он не думал. Он думал о том, что смерть снова обошла его стороной.

Обстрел прекратился. Стало слышно, как стонали раненые. Офицеры и сержанты начали поднимать людей, отрывать курсантов от земли, вытаскивать из завалов и, зачумлённых толовой копотью, оглушённых, ошалевших от страха, расставлять к брустверам ячеек.

– Взять оружие!

– Приготовиться к бою!

– Приготовить гранаты!

После бомбёжки и артобстрела курсантские цепь в траншее стала реже.

За лощиной в глубине просеки, куда уходило шоссе, послышался гул моторов. Погодя донеслись отрывистые команды на немецком языке.

Помкомвзвода наблюдал в трофейный бинокль.

– Бронетранспортёры подошли. Развёртываются в цепь. Батальон, не меньше. Бронетранспортёры с пулемётами.

– Если не поддержат артиллеристы…

– Поддержат. Как же «не поддержат»? Без них нам не отбиться.

Второй номер, курсант Краснов, сидел на дне траншеи рядом с пулемётом, сверху прикрытым плащ-палаткой, и, откинувшись спиной к песчаной стенке, равнодушно и терпеливо смотрел в небо. Время от времени он спрашивал, отчего его острый юношеский кадык прыгал вверх-вниз:

– Далеко ещё, Селиван? Ну, чего молчишь?

– Идут, – отвечал ему Селиванов.

– Много?

– Много.

– С пулемётами?

– С пулемётами. Немца без пулемёта не бывает.

– Ну, пускай идут.

– А вот и танки подошли. – Гаврилов не отрывался от бинокля. – Два. Что-то маловато. Легкомысленно, с их стороны, наступать с такой незначительной поддержкой.

– Если артиллеристы не помогут, и этих хватит.

Воронцов перекладывал с места на место гранаты, трогал фитили бутылок с горючей смесью и нюхал пальцы. Запах фитилей невозможно было запомнить. «Странно, – думал он, – ничем не пахнут, а всегда пахли довольно сильно».

– А пехоты! Пехоты сколько! – взвизгивал Денисенко. – Уй, братцы! Надо окопы глубже рыть! Чего вы стоите? Ройте глубже! А то пропадём!

– Заткнись ты!

– Да нет, старшой, они нас, похоже, уже заценили. Вот, смотрите, ещё идут.

– Три, четыре…

– …от всех видимых и невидимых враг… – бормотал Краснов. Устав смотреть в небо, он уткнулся в угол окопа. Одной рукой он засовывал за пазуху завёрнутый в чистый, как снег, платочек складень, ещё тёплый от поцелуя, а другой медленно, на ощупь, стаскивал с ручного пулемёта плащ-палатку, —…паче же подкрепти от ужаса смертнаго и от смущения диавольскаго и сподоби нас непостыдно предстати Создателю нашему в час страшнаго и праведнаго Суда Его. О святый, великий Михаиле Архистратиже!

«Это Краснов Михаилу Архангелу молится, – догадался Воронцов. – А кто он, Михаил Архангел? Воин небесный. Самый главный. Воин воинов. А стало быть, самый сильный. Вот бы услышал он Краснова…»

– Не презри нас, грешных, молящихся тебе о помощи и заступлении твоём в веце сем и в будущем, но сподобь нас тамо купно с тобою… – Краснов торопился поскорее дочитать свою молитву и всё рассказать небесному воину Архангелу Михаилу.

«А ведь он и за меня молится, – подумал Воронцов, слушая бормотание Краснова. – И за Селиванова, и за Алехина, и за Гаврилова, и, конечно же, за Денисенко, чтобы тот не трепетал так и не пугал других, и за лейтенанта, и за всех нас, ещё живых». Эта внезапная мысль изумила Воронцова. Краснов просил небесного воина Михаила заступиться и за десантников, и за бойцов старшины Нелюбина, и за тех, кто бьётся сейчас с врагом на других участках фронта, близко и далеко. Краснов молится и за его, Воронцова, родных – отца и брата.

– …сохрани нас… от всех видимых и невидимых врагов… подкрепи от ужаса смертнаго и от смущения диавольскаго и сподоби нас непостыдно предстати Создателю нашему…

«Нет, молитва Краснова нужна. Всем нам. Очень даже нужна. Она укрепляет душу перед боем, чтобы страх не угнетал её и не повергал, когда схватка близка, и её не миновать. Вон и Денисенко успокоился, слушает».

Денисенко выглянул из окопа и спросил:

– Товарищ старший сержант, а они нас видят?

– Кто?

– Танки.

– Тьфу! – И помкомвзвода выругался.

– Уй! Уй! Ещё два ползут! Вон, за бугром качаются! Они нас видят! Точно видят! И-и-и! – Денисенко снова не мог справиться с собой.

– Да замолчи ты, сучонок! – не отрывая глаз от лощины, рявкнул Гаврилов. – А то лопаткой ухо отрублю!

Денисенко сразу затих. Эта внезапная угроза, похоже, подействовала на него сильнее молитвы Краснова и танков, начинавших атаку вдоль шоссе. Денисенко видел, как в деревне курсант из третьего отделения сапёрной лопаткой зарубил немецкого пулемётчика. Так и развалил голову пополам. Как телёнку топором на бойне.