Монах что-то шептал отцу Дитриху на ухо, тот хмурился и покачивал головой.

– С чем эта штука? – спросил я.

Монах ответил смиренно:

– С ничем, ваша светлость.

– Ни с чем, – автоматически поправил я. Отец Дитрих посмотрел на меня удивленно, я торопливо извинился: – Простите, святой отец, это я брякаю по суетной задумчивости мирской…

Он продолжал смотреть на меня, наконец сказал с непонятной улыбкой:

– Я бы взял вас преподавать в нашей школе.

– Берите, – согласился я. – Я вам такое напреподаю!

Он подумал, покачал головой:

– С другой стороны, у нас там слишком чистые души. Им слушать вас еще рано.

Я вздохнул, развел руками и смиренно потупил глазки:

– Отец Дитрих, что вы обо мне так… Я, к примеру, могу быть очень скромным и сосредоточенным. Например, если написать слово «финтифлюшка» красивой вязью, да еще – киноварью, а потом долго всматриваться в букву «ф»… вот она, видите, на крышке?.. то все равно ничего из этого не выйдет.

Он посмотрел оторопело:

– Так зачем же…

Я пожал плечами:

– Не знаю. Но это похоже на поиски истины. Правда, по-восточному. Это к тому, что я не только рубака, но и глубокий мыслитель.

Он подумал, покачал головой и проговорил с сомнением:

– Для нас слишком глубокий. Так и утонуть можно. Как, наверное, уже утонули те народы, что слишком всматривались… Нет, сэр Ричард, в монастырь вам рано. Даже преподавателем.

– Жаль, – ответил я. – Ну да ладно, мое дело предложить. Пойду майордомить. Мне как раз предлагают дам завести.

Отец Дитрих ответил без улыбки:

– Заводи, заводи. Человек должен быть всегда в борении.

Во дворце только Бобик без всякого почтения напрыгивает и требует бросать ему какое-нибудь бревно, но я цыкнул, и он пошел рядом смирный и чинный.

По дороге догнал двух молодых девушек или чьих-то молодых жен, шлейфы длинных платьев волочатся следом, отставая от хозяек на метр-полтора. Такие подолы в саду пригибают коротко скошенную траву, а здесь я почти слышу скрип по камню пола…

Я опасливо пошел на обгон, как бы не наступить на эти роскошные хвосты, бедным женщинам приходится постоянно следить за своими хвостами. У них, насколько помню, есть серия уроков, как грациозно подхватывать подол, когда идешь по лестнице, переступаешь через бревно, а еще должны следить, чтобы никто не наступил, ибо виноват в данном случае не мужчина, они все растяпы, а женщина, что следит не за собой, настоящая всегда видит себя в пространстве и оценивает расстояние до других…

Обгонять не пришлось, они оглянулись, вспискнули разом и присели, чтобы мне удобнее заглянуть им в декольте, другого назначения этих книксенов придумать не могу.

В своих покоях я рухнул на ложе и, закинув руки за голову, начал прикидывать, сколько дней потребуется, чтобы сосредоточить на границе с Гандерсгеймом все военные силы королевства и начать методичное наступление. Еще надо вбить побольше клиньев в межплеменную рознь, хотя при первых поражениях они сами перессорятся, обвиняя друг друга…

Дверь оставалась распахнутой, там возникла фигура слуги, молодого и очень красивого парня, одетого со всей пышностью. Он остановился на пороге и стоял неподвижно, пока я не изволю его заметить, а когда я повернул голову в его сторону, склонился в низком поклоне.

– Что там? – спросил я.

– Письмо от сэра Норберта.

Он оставался неподвижен, давая мне решить, послать его вон или же изволить принять письмо, наконец я сделал слабое движение пальцами. Он подошел торопливо, но без поспешности, во дворце властелина даже слуги должны вести себя с достоинством, поклонился снова и, заложив правую руку за спину, как велит дворцовый этикет, левой, что ближе к сердцу, подал узкую трубочку бумаги, заляпанную сургучом и со свисающим шелковым шнурком, тоже с висящей печатью, уже металлической.

Я взял письмо, под моими пальцами сургуч с готовностью крошился и осыпался ржавыми комочками. Слуга оставался в той же полусогнутой позе, я поинтересовался негромко:

– Тебе Кейдан платит?

Он вздрогнул:

– Ваша светлость!

– А что, – сказал я, – очень похоже. Хочешь заглянуть хоть одним глазом в написанное? Я таких вешаю сразу.

Он побелел, попятился, губы задрожали, а в глазах отразился откровенный ужас.

– Ваша светлость!.. Но так принято… Пока вы не изволите отослать, я должен ждать!