Едва прозвенели шесть склянок, рожок вытряхнул его из постели.

Распорядок на судне поддерживался неукоснительный: в шесть подъем, в десять отбой, меж ними один перерыв на обед, и всегда, хоть в штиль, хоть в шквал, находилось уйма дел, которые надо непременно закончить. Поначалу казалось, капитан нарочно дает им столько заданий, чтобы пассажирами не ехали, и чтобы матросы немного отдохнули. Но все работали много, а отдыхали мало.

Стабб действительно разбросал приютских по разным углам нарочно. Всех причин не понять, но, скорее всего, чтоб осваивались на судне быстрее. Команда немецкого языка почти не знала, первое время общаться приходилось жестами, объясняться руками и ими же поколачивать непонятливых. Ну, да к подобному каждый из приютских сызмальства приучен, это только господин учитель рукам волю не давал, а все прочие пользовались метром исключительно в назидательных целях, а пороли уж раз в месяц обязательно. Говаривали, будто в уставе приюта записано: не поротый ученик к познанию неспособен.

Здесь наука подавалась проще. Стабб заметил слабые мускулы Ивицы и отправил его в камбуз. Горана определили к плотнику, заметив его умения, Иштвана отдали в помощь кузнецу, и их компания, и так не шибко сплоченная, почти распалась. Да и просто поговорить не было ни сил, ни времени.

Хоуп собирался остановиться на острове Пантеллерия, пополнить припасы, раз уж этого не дали сделать в Баре, да заодно прикупить пеньки и парусины побольше, октябрь наступил, а с ним в море пришли шторма. Это сейчас незаметные, а при пересечении Атлантики они не слабо потреплют утлую посудину. Оставалось одно вакантное место, Стабб спрашивал, знает ли кто английский, чтобы помогать ему вести дневник. Но, увы, таких не сыскалось. Почему он не подрядил кого-то из матросов, все мужчины за тридцать, некоторым и вовсе посеребрила виски седина, и хоть команда «Хоупа» и представляла сборную солянку с половины планеты — от Аравии до Квебека, все владели языком в должной мере.

Но первую неделю не до вопросов, она, неясная и сырая, действительно проскочила как в тумане, что окружал их почти все время плавания по Адриатике. Только когда барк повернул на запад, дни стали проясняться, а ночи светлеть. Как раз в этот момент Ивица получил повышение: старший кок, увидев его усердие и даже увлеченность, стал посылать со стряпней в кают-компанию, разделив обязанность обносить экипаж снедью с молчаливым помощником-ирландцем. Оба — и хозяин кухни, и его помощник — многим походили друг на друга, Ивица, куда более живой, мрачно размышлял, что за месяцы пути заразится и станет похожим на них, чего очень не хотелось. Но и не с кем поговорить толком, каждый спешит поделиться своим, а слушать — не слушает.

Вот только по прошествии недели, когда небо вызвездилось, а судно повернуло на запад…

Ивица принесся к Горану как на крыльях, хоть до склянок оставалось порядком.

— Газета! Не поверишь, капитан читает газету!

Поначалу Горан не понял, потом посмеялся, потом посерьезнел, дал затрещину и потребовал объяснить в деталях. В другой раз Ивица надулся бы, но сейчас подзатыльник — как новое подтверждение отношений с «названым братом». И он зачастил: когда уносил тарелки из кают-компании, вдруг заметил номер некоего «Обзервера», правда, понял совсем немного, да и времени не было, в каюту входил капитан. Успел прочесть только два заголовка: землетрясение в Японии и захват Италией Корфу. Все же итальянцы выступили против австрияков, несмотря на тот ужас, что навел на них дредноут «Тегетгоф», заставивший взять слова об объявлении войны назад и сидеть тихо. Значит, еще не все потеряно, значит, живем. Горан еще раз перетряхнул Ивицу, точно, он ничего не напутал? Это действительно новая газета? Действительно новая, ответил тот. Но откуда? Телеграф, радио? А не все ли равно?

Оба неожиданно обнялись, охваченные позабытой в далеком теперь Баре надеждой. Потом Горан рассказывал о захвате Корфу уже в кубрике, мальчики трепетали в неясном предвкушении чего-то прекрасного, что ждет их впереди. По обыкновению, молчал только Иштван, но и он долго ворочался, глубоко вздыхая, радоваться вместе со всеми, как и печалиться, он так и не научился.

Наутро Хоуп собрал экипаж на носу. Коротко прошедшись перед матросами, похвалил новобранцев за усердие и труд, а затем сообщил: барк не будет останавливаться на Пантеллерии, Мальту они проскочили, теперь остановятся на Менорке или другом острове, он подумает, в каком из портов.

— Мы можем узнать причину вашего решения, господин капитан? — возмущенно спросил Горан.

— Фамилия? — хрипло буркнул Хоуп, пристально разглядывая его. Паренек представился по всей форме, и капитан, кивнув, пояснил: — Мне не нравится установившийся в Италии режим. Несколько дней назад они захватили греческий остров.

— Но ведь это значит, они, наконец-то, вступили в войну, — не сдавался Горан.

— Вот именно поэтому. Инцидентов по дороге мне еще не хватало. Все, вопросов больше нет, мы идем дальше. — Капитан круто развернулся на каблуках и поднялся на вахту.

День прошел в тревоге, мальчишки сбегали с работы, шепчась друг с другом и передавая всяческие слухи и домыслы, быстро обраставшие подробностями. Продался австрийцам еще в Баре или раньше? И, если так, куда он их везет, может, не в США, а продаст работорговцам в Алжире? К вечеру страх стал таким паническим, что никто не мог заснуть. А наутро Стабб едва утихомирил мальчишек, напомнив о долге. Иштван, всегда молчавший, вдруг потребовал у него объяснений, спросил, не поменял ли господин капитан маршрут следования. Стабб нахлестал того по щекам, холодно, размеренно, после чего приказал заткнуться и работать — никаких перемен в маршруте не предвидится, а Иштвана вечером накажут. После склянок Иштвана отхлестали прутом и отправили в кубрик приходить в себя. Но вот странно, несмотря на так и не прояснившееся положение, приютским стало легче. И в самом деле, еще несколько дней, они доберутся до берегов Королевства, а там…

В течение трех дней судно проследовало мимо острова, остроглазый Ивица даже разглядел катера, курсировавшие у берега. Миновав Менорку, барк резко взял на юг, видимо, намереваясь пристать к одному из Балеарских островов. Прошли Мальорку, Форментеру, лениво купающуюся в лучах жаркого солнца, еще дальше.

Ивица под разными предлогами подольше задерживался в кают-компании и, как только капитан и старпом покидали ее, начинал лихорадочные поиски. Так он нашел целую стопку «Обзервера», но какую-то странную, потрепанные листы за самое начало двадцатого века и даже за конец девятнадцатого, не подшивка, а разрозненные номера. Покопавшись, он даты так и не нашел, только год, на некоторых был указан и месяц. Выходит, это ежемесячник? Но тогда почему его доставляют каждый день капитану? Да и откуда?