— К чему ты ведёшь? — нахмурился Дин. Велиар открыл глаза, и могильный холод исчез, звуки которые были отрезаны его голосом, снова наполнили комнату мотеля. Крики детей, сигнальные гудки машин, перепалка каких-то женщин, кто-то прошёл недалеко от их двери, цокая каблучками. Охотники глубоко вздохнули, с удивлением отметив, что затаили дыхание на мгновение.

— Вам нужны кольца всадников, что бы открыть врата в клетку.

— И ты думаешь, они так просто отдадут их нам?!

— Как заполучить кольца уже не моя забота. Я предоставил вам информацию о том, как открыть клетку, но большего я делать не собираюсь, — пожал плечами демон.

— А если мы не сможем этого делать? — спросил Сэм. — Что тогда?

Глаза Велиара приобрели льдисто-голубой цвет. В них раскрыла свою пасть бездна, что наполнена ужасом, мраком, вечным холодом. Пугающая усмешка растянула его губы, чуть оголив белоснежные зубы. Мужчина заговорил низким бархатным голосом, которого Винчестеры раньше не слышали у демона:

— Тогда я заставлю это сделать вашу милую Чакки.

Кресло опустело, в комнате остались только охотники. Они удивлённо-ошарашенными взглядами смотрели на то место, где мгновения назад сидел демон. После себя он оставил неизгладимо неприятное впечатление и дикий ужас, что будто яд растекался по телу, поражаю каждую клеточку, отнимая последние силы, а самое главное надежду на лучшее.

— Что будем делать? — тихо заговорил Сэм, Дин покачал головой, резко поднимаясь на ноги и хватая со стола не открытую бутылку пива. Он был напряжён, как и его брат. Привычным движением он откупорил бутылку и тут же приложился к ней.

— Не знаю, Сэм. Не знаю. Но нам как можно скорее нужно вывезти Чакки из этого города и спрятать куда подальше, — повернувшись к брату лицом, он устало потёр лоб. Неимоверно хотелось спать, хотелось бросить всё и провести остаток дней где-нибудь на островах в приятной компании грудастой глупой блондинки.

— Я позвоню Бобби. Может быть, он сможет нам чем-нибудь помочь.

Сэм, схватив один из своих сотовых и куртку, быстро покинул мотель. Оставаться на одном месте было просто невыносимо.

***

— Эпидемия неизвестной инфекции продолжает разрастаться. Больницы переполнены, человеческие жертвы продолжают расти, — миниатюрная репортёрша быстро тараторила с экрана телевизора, сжимая в худых ручках громоздкий микрофон. Чакки отхлебнула ароматного кофе из чашки с изображением Микки Мауса и тоскливо щёлкнула пультом, перелистывая канал.

— Нарезка салата перестанет быть муторным занятием! Покупайте, — Логан снова перелистнула, раздражённо щёлкнув языком. Реклама, вечный двигатель торговли. Как же она раздражает.

— Скарлет, я люблю тебя, — мужчина с тёмными волосами и аккуратно подстриженными усиками, нежно сжал руки своей возлюбленной, заглядывая ей в глаза. Женщина приторно охнула, изображая на лице растерянное умиление.

— О-о, да ладно! — прохрипела Чакки, закатив глаза к потолку. — Никогда не понимала логики этого фильма. «Унесённые ветром», — девушка хмыкнула, передёрнув плечами, что заставила её тут же поморщиться от боли, пронзившей всё тело. Нельзя было сказать, что она была настолько сильной, но она неприятно тянула мышцы, сковывала движения. — Лучше бы его назвали «Унесённые мозги». Чего-чего, а мозгов в этом фильме явно не хватает. Тоже мне, любовь до гроба.

Девушка поднялась с дивана, оставив пустую чашку на столике. Невольно взгляд опустился на ковёр, на котором она проснулась сегодня утром, совершенно одна, обнажённая, с ощущением лени во всём теле. Чакки бросило в жар, стоило ей только вспомнить горячие руки мужчины на своём теле, влажные губы, оставляющие не то поцелуи, не то укусы, и то, как он неистово взял её.

— Хватит, хватит! — девушка несколько раз шлёпнула себя по щекам, но это совершенно не помогло. Такое нельзя просто взять и выкинуть из головы. — О чём ты думаешь, идиотка. Неужели ты забыла, что тебе нужно искать Бетти. Она ведь где-то совершенно одна. Ох.

Подросток, закусив костяшку указательного пальца, еле переставляя ноги, поплелась в сторону лестницы, что бы добраться до ванной и запихнуть голову под холодную воду. Может быть, так удастся избавиться от мыслей? Но стоило ей только выйти в коридор, как Логан замерла. Если бы в руках у неё осталась чашка, то та бы незамедлительно выскользнула из них и разбилась о пол. Пол, на котором остались кровавые разводы.

«Мама…» — пронеслось в голове, резанув тупой болью по сердцу. Чакки никогда не была с ней особо близка, часто ссорилась, не понимала её поступков, порой ненавидела, порой любила до сумасшествия и ревновала к другим детям. Всё же это была её мать. Логан не имела понятия, что такое любовь (Елена сама говорила, что её дитя растёт «инвалидом», в том смысле, что Чакки никогда не знала полноценной семьи, в её голове не сложилось образа родителей, что любили бы её и друг друга), но часто о нём задумывалась. И всегда считала, что именно маму она любит. Ведь это мама, и в ней заложено любить её.

Чакки всегда думала, что мама будет рядом, будет всегда поддерживать, заслонит своей спиной от ненастий, будет гладить по головке, когда плохо. И разум просто отказывался воспринимать её смерть. Это просто невозможно! Она должна быть рядом, обязана!

Логан всхлипнула. По светлой щеке, испещренной веснушками, покатилась прозрачная слеза, а пальцы онемели, как и всё тело. Так ведь не должно было произойти. Её мама должна была прожить долгую, счастливую жизнь рядом с любимым мужчиной, повеселиться на её свадьбе, успеть понянчить внуков. Елена так хотела, что бы у её дочери родилась девочка. Она бы наряжала её в платья, плела косички, водила в садик, играла с ней, читала на ночь сказки. Она бы сделала для внучки всё то, чего не смогла сделать для своей дочери. Ведь Чакки родилась в такое трудное время. У неё был переломный период. Любимый мужчина отказался её принимать, семья отвернулась, ей было трудно с ребёнком на руках. Она пыталась быть хорошей матерью, но не смогла. Елена хотела искупить свою вину перед дочерью, дав любовь внучке, а может быть внуку. А теперь. А что теперь? Вот именно — ничего.