Собственно потому, когда недавно принесли пригласительные колачи отцу Филипу, то три колача были и для Анхеля. Благо жили они до сих пор вместе, только дом стал чуть больше, чем был.

Колачи с тремя начинками здесь трактуют вполне однозначно — будет свадьба. И принёс колачи не кто-то, а сам Гануш — ныне статный, красивый юноша. И жениться он собрался на столь же красивой девушке из соседнего местечка. Отец Филип был прямо-таки по-отечески рад за него. Гануш всегда был желанным гостем и до появления рыцаря и после. После он стал даже более частым гостем и активно участвовал в становлении Анхеля как человека.

Ведь учить пришлось практически всему. Конечно, он сам ходил, сам мог за собой ухаживать, но он не понимал вначале очень многого. Память не возвращалась к нему. Отец Филип даже не знал, хорошо ли это или же плохо?

А тем временем свадьба шла полным ходом. Уже давно прошли все испытания молодых, все традиционные игры и обычаи. На коленях брачующихся сидели дети, за столом все разбились на кучки, обсуждавшие каждая своё: где-то слышался громкий бас отца невесты, расписывающий свою дочь в лучших красках, где-то шумели женщины, на дальнем конце слышался самый громкий смех — ну оно понятно. Там Ондрей и Рахел вспоминают тот день. Краснея и, по очереди, перекрикивая друг друга, они уже не рассказывают, а спорят, кто был более труслив. Но всех окружающих их перепалка только веселила.

Священник сидел рядом с женихом и невестой, пил и ел немного, больше говорил и слушал. Анхель сидел чуть поодаль и тоже, в основном, слушал. Пить он мог сколько угодно — не пробирало его ни вином, ни пивом. И количество тут роли не играло. Отец Филип поднялся — от края до края стола прокатилась волна шиканья и стол затих.

— Я хочу сказать лишь то, что считаю важным. — Начал свою речь отец Филип. — Я верю, что всё происходящее с нами за нашу жизнь преисполнено Божественного смысла. Мы идём от одного пункта к другому. И все люди, все события, все явления — это наши учителя, посланные свыше. А посланная вам свыше любовь — это самый большой дар, которым мы можем принять из Его щедрых рук.

Дорогой мой Гануш, я знаю тебя с детства и помню многое, за что кланяюсь тебе, — он слегка наклонил голову в коротком сдержанном кивке, — и говорю спасибо. За всё.

Дорогая Барбора, мы знакомы лишь краткий миг, по сравнению с тем временем, что я знаю твоего возлюбленного, но верю, что ты будешь всегда и во всём ему опорой. Чтобы всегда вы вместе радовали мой взор. Ну и жду первенца, которого вы принесёте мне крестить. — Тут послышались смешки, а священник, улыбнувшись, поднял кубок с вином. Люди захлопали ему, кто-то что-то закричал, и всё утонуло в общем веселье…

— Я до сих пор многого не понимаю.

— Ты живёшь в нашем мире всего десять лет. Я прожил здесь жизнь почти в шесть раз длиннее, да и то не могу сказать, что всё понимаю.

Анхель и отец Филип переглянулись. Дорога к приходу была уже темна, но они прекрасно знали её. Свадебный пир окончен, все традиции соблюдены. Невесту всё-таки ухитрились украсть, но убежать от проворного жениха у похитителей не вышло. Тем самым он ещё раз доказал, что он достойный муж.

Анхель вздохнул, он часто спрашивал священника о разном, чего не понимал, что казалось ему нелогичным, ненормальным. И порой отец Филип не знал, что ответить. Люди слишком странный народ, чтобы его понять. И Анхель после подобных уклончивых ответов обычно качал головой и что-то говорил себе под нос на своём языке. Которым он пользовался довольно часто в разговорах с самим собой, бывало даже, он кричал неясные вещи в ночных кошмарах. Порой отца Филипа обжигала мысль о том, что этот диалект совсем не похож на испанский. Хорошо, хоть испанцы тут гости очень редкие, да и то чаще проездом и без остановок.

— Гануш тоже убьёт свою жену, когда она состарится?

Вопрос неожиданный, но обоснованный — год назад в соседнем селении случилось подобное происшествие. Причина была неясна, но поговаривали, что произошло это именно из-за того, что жена перестала быть для мужа той, в которую он когда-то влюбился.

— Случались вещи и хуже. Бывает, муж убивает жену после первой ночи с ней, а бывает, они сердце к сердцу живут всю жизнь, окружённые любовью детей и внуков. Жизнь — это сложно, чтобы её понять.

— Хм… Интересно, смогу ли Я когда-нибудь понять вас?

— Кто знает, Анхель. Кто знает… — Священник замолчал. Ангел есть ангел. И вряд ли поверит в то, что он один из нас. Да и толку его убеждать в том — он прекрасно помнил свои крылья. Крылья — их отец Филип похоронил за приходом. Хотя следовало бы сжечь, чтобы никаких следов.

Да и ходить без верхней одежды Анхелю он запрещал. Мало того, что раны его до сих пор наводят ужас на самого священника, а те, что на спине с весьма нехарактерным для человека строением, и того странно смотрятся. Хотя и в одежде на Анхеля смотреть было страшновато незнакомым с ним людям — детина на две головы выше всех местных, с пепельными волосами, спадавшими за спину чуть ниже плеч, с седой прядью на левом виске. И взгляд. Взгляда его и местные побаивались. Особенно, если он думу какую думает тяжелую. Поговаривают, что глаза у него красным светятся, когда он злится — прям как у испанских быков, отшучивался на это отец Филип.