Местами тело горело, но в голове установилась ясность.

«Они приказали, чтобы никто не вздумал освобождать не только тебя, но и меня, — объяснил Пьер. — Под угрозой лишения пяти парных выходных».

«Аты ведь хотел мне помочь?»

«Да, естественно».

«Они с ума сошли. Неужели это оценили так строго?»

«Да, сперва они отогнали всех. А потом пришли сюда».

«И сколько же, они думали, я должен там оставаться? Они хоть понимали, что делают?»

На это было нелегко ответить. Эрик натянул на себя две пижамы, залез под одеяло. Вскоре от разливающегося тепла свирепо заныли щиколотки, запястья, ребра…

Неужели они действительно не осознавали? Неужели так верили в свою безнаказанность, когда привязывали, поливали водой? И неужели все до единого так и не решились ему помочь?

«Я думал, что умру, — пробормотал Эрик. — Говорят, что человек в такие мгновения видит всю свою жизнь как в кино. Но это неправда. Я видел только звёзды».

Он задремал. Вновь явилась медсестра: проснись-ка, дружок. Заставила принять несколько белых таблеток и стакан воды. Велела спать.

Он шёл, как парил в невесомости, на склад отряда самообороны. Когда поднял кувалду над замком, она показалась лёгкой как пёрышко. Огромный висячий замок развалился, будто сделанный из гнилого дерева. Карабины стояли в ряд и переливались жёлтым и зелёным, и воробей, рвущийся на свободу, в отчаянии бился то в одно, то в другое оконное стекло. Затворы автоматов покрывала жёлто-коричневая оружейная смазка, но он легко вытер ее своей мокрой одеждой. В складе было тепло как летним днём. Хотя за окном, которое атаковал воробей, вроде уже наступил вечер. Куда-то летели бекасы, издавая хвостами звук, похожий на блеяние барашка. Снаряжённые магазины автоматов имели приличный вес, и он держал их как фрукты на ладони. Со школьной крыши он стрелял вниз по членам совета, пока они все не свалились как подкошенные, и, когда совет потом собрался для того, чтобы осудить его согласно параграфу тринадцать, он стрелял в них снова, и пули пробивали их тела и впивались в стены классной комнаты, так что в месте их попадания появлялось облачко пыли, и всё громче звучала музыка Шопена.

Он плыл в море, вода была теплой, как в ванне. Вода била ему в лицо между вдохами, а он плыл, всё быстрее и быстрее работая руками, но оставался на месте. Его тянула назад резиновая верёвка. Назад, назад…

Он проснулся от жажды. Во рту пересохло. Пьер отсутствовал, в комнате горел свет. Дотянувшись до будильника, он обнаружил, что через восемь минут двери столовой закроются для желающих позавтракать. Он всё ещё дрожал от холода, когда сполоснул физиономию и выпил воды прямо из-под крана. Простыня скрутилась. Левая половина лица горела огнём.

Он быстро оделся и поспешил через школьный двор в направлении столовой. Холодный воздух пощипывал, пульс стремительно барабанил.

Войдя в столовую, он быстро подошёл со спины к Силверхиелму, так чтобы тот не успел заметить, как сидящие напротив него неожиданно смолкли. Эрик резко ухватил префекта за вихор, наклонился и прошептал несколько слов. Рывком отпустив, прошёл к своему месту, сел, потянулся за термосом с какао. Сотрапезники затаились как мыши.

«Доброе утро», — молвил он сквозь зубы.

Никто не ответил. Все смотрели в свои чашки, мешали какао или намазывали бутерброды, не поднимая глаз.

Он потянулся вперёд и вправо, чтобы достать масло и скоситься самую малость на Силверхиелма. Да, его слова подействовали. Префект будто окаменел.

До самого конца завтрака никто по соседству с Эриком не издал ни звука. Он еще подождал, покуда Силверхиелм не покинул столовую. Потом двинулся прямой дорогой назад в свою комнату, перестелил постель и залез под одеяло, чтобы сном выгнать температуру.

Он проснулся от того, что медсестра протирала ему влажной тряпкой лицо. Потом так же молча вставила ему в задницу термометр. И занялась узлом седых волос у себя на затылке.

«Спасибо, что отвязали меня», — пробормотал он, изымая градусник. Часы показывали одиннадцать. Утро еще длилось.

Она посмотрела на шкалу:

«38,5, могло быть и хуже. Ты кашлял ночью?»

«Вроде бы нет. Да и сегодня тоже нет. И огромное спасибо, сестра, за освобождение».

«Я все-таки сестра МИЛОСЕРДИЯ. Слава богу, здоровье у тебя как у жеребца. Но вчера, пролежи там ещё какие-то минуты, схватил бы воспаление лёгких. И… (она колебалась) осложнения. Я загляну ближе к вечеру, но, похоже, всё обойдётся. Если останешься в кровати до завтра».

Она собрала волосы в узел и смотрела на Эрика долго и задумчиво. Потом поднялась.

«Ты должен подчиняться им в будущем», — обронила она, переступая порог.

И закрыла за собой дверь, не дожидаясь ответа.

Он заснул почти сразу же и спал без снов до вечера.

«Там!» — крикнул Журавль и с триумфом показал на первого бекаса, который под свист крыльев нырнул вниз в направлении луга.

Луга лежали залитые водой, и щуки спешили к поверхности, чтобы порезвиться. Накануне они видели большого кроншнепа. А сейчас вечернее солнце обжигало своими лучами, и от пашен вокруг Щернсберга пахло навозной жижей.

Весна пришла рано. Они наблюдали первых жаворонков уже неделю назад. Ещё немного, и появятся хищные птицы. Сразу, как вскроется лёд, можно было ждать скоп.

Сапоги хлюпали по грязи. Перед возвращением в школу пришлось одолеть много километров. Наверняка опаздывали на ужин, но это не играло роли. Ведь они бродили с Журавлем. Который имел право давать особое разрешение ученикам с отметкой «А» выходить на природу. Причем в те места и в то время, когда это требовалось для наблюдений.

Когда они подошли к пашням поблизости от школы, уже начало темнеть. Они услышали жалобный печальный крик далеко в стороне.