Здесь я должен упомянуть об одном факте, в котором обнаруживается желание императора ускорить ход правосудия в интересах его подданных. Услыхав, к своему удивлению и неудовольствию, что в сенате скопилось около 10 тысяч нерешенных дел, он назначил временной сенат для окончания старых процессов и таким образом облегчил рассмотрение новых дел. Для этого он пожертвовал более 100 тысяч рублей. Хотя это и было важно для счастья его народа, но никто не признал этого акта доброты и справедливости [3] .

Гофмаршал гр. Вельегорский предложил мне обедать за высочайшим столом два раза в неделю. В среду по окончании заседания тайной комиссии, которое продолжалось только полтора часа, я был во дворце. В зале уже было несколько лиц. С удовольствием заметил я гр. Штакельберга, бывшего прежде послом в Польше. Я выразил ему свою радость, но он показался мне печальным и угнетенным. Я осведомился, что могло его до такой степени расстроить, и узнал, что император с ним холоден, что он не предоставил ему даже право присутствовать на малых выходах, которое у него было при императрице. Эта немилость мучила меня. Я опять подошел к нему, чтобы удвоить свою внимательность к нему, и он пригласил меня к себе поболтать часок-другой. В это время дали знак входить.

Как только государь меня увидел, он сейчас же отвел меня в угол.

— Что вы думаете по поводу доноса майора И.?

— Государь, мы успели выслушать пока одного обвинителя. Но так, по первому впечатлению, кажется, что донос ложный.

— Почему?

— В датах оказываются противоречия, рассказы страдают преувеличениями. И если мне будет позволено заранее высказать мое мнение, я могу уверенно сказать, что вице-адмирал невиновен.

— Вы с ним, конечно, не знакомы?

— Простите, В.В., я его никогда не видал.

— Между тем… — сказал император и перешел к некоторым подробностям доноса.

Я решился опровергнуть их простыми соображениями и отвечал: «Может быть, обвиняемый еще укажет на те или другие побудительные причины. Необходимо выслушать его самого».

Я был поражен, как справедливо и человечно судил об этом деле император. «Видите ли, — сказал он между прочим, — такое же хорошее мнение составилось и у генерал-прокурора. Но я не хочу, чтобы он один решал дело, которое касается жизни или чести одного из моих подданных. Я тщательно подобрал членов комиссии и, — прибавил он, повышая голос, — я спокоен, видя вас среди них».

Я никогда не осмелился бы повторить эту фразу, в которой было столько преувеличения, если бы гр. Шуазель-Гуффрие, гр. Николай Румянцев и кн. Александр Куракин не сознались потом, что они ее слышали. Первый по этому случаю сделал мне самый любезный комплимент. Впоследствии, когда, неизвестно почему, мы очутились в ссылке, эта фраза неоднократно приходила нам на память.

После стола государь спросил меня:

— Будут ли ваши земляки рады восстановлению их прежних учреждений?

— Они с восторгом примут эту милость, В.В. Их сердце лежит к прежним учреждениям, если даже разумом они и будут осуждать некоторые злоупотребления в них.

— Чтобы удовлетворить сердечную склонность курляндцев, вы можете оповестить их, что я возвращаю им прежние судебные установления. Возвратить им самое Курляндию я теперь уже не могу, — сказал государь с улыбкой. — Я ни у кого ничего не возьму, но хочу знать, что есть у меня самого.

Легко угадать мой ответ. Я имел счастье дать ему такой оборот, что по лицу императора я прочел его лестное действие.

Удивительно, что этот государь, перед которым все трепетали, никогда не внушал мне страха. Потому ли, что его обращение со мной с самого начала устранило всякое чувство стеснения, или потому, что откровенно выраженная мною любовь к нему внушила мне некоторую уверенность в себе — все равно, я могу удостоверить, что всякий мой ответ шел от сердца и может быть поэтому вызывал согласие со мною монарха.

Когда государь объявил мне о восстановлении наших старых судебных учреждений, мне стало ясно, что необходимо уничтожить монополию восьми курляндских адвокатов, которой они пользовались вопреки законам и во вред публике. На другой день я написал генерал-прокурору официальное и подробно мотивированное письмо, которое он доложил Е.В. 10 января я был чрезвычайно удивлен, прочитав в сенате именной указ, отменявший ограничение числа адвокатов (8) и разрешавший так называемым помощникам адвокатов вести дела во всех учреждениях края. Сенатор Ховен, ревностный защитник адвокатов, был изумлен, что в указе говорится об адвокатах и Курляндии, не зная, в чем собственно было дело.

— Что там такое, — спросил он меня.

— Выслушаем, и тогда я вам скажу, в чем дело, — и сделал вид, что прислушиваюсь к чтению, как будто дело шло о совершенно неизвестном мне деле. «Принесем через генерал-прокурора благодарность Е.В. за этот патриотический указ, уничтожающий в Курляндии монополию на отправление правосудия». Он весь побледнел, но тем не менее подошел к князю и сказал: «Всякий знак внимания государя к нам преисполняет нас признательностью!» «Особенно этот, — подхватил я, ибо он наносит смертельный ударь гидре кляузничества».