Но идеально завитые пряди светлых волос под вуалью и дорогое темно-синее бархатное платье нельзя было спутать ни с чем. Шинейд стояла на цыпочках, ее руки обвивали Грегора за шею, тело прижималось к нему. Он опустил голову, шелковые светло-каштановые волосы упали в сторону, и он определенно пальцами держал Шинейд за подбородок, прильнув губами к ее губам.

Широкий чувственный рот, который Кейт столько раз представляла прижимавшимся к ней, целовал другую. Нет, не просто другую, Шинейд!

Она и раньше видела, как он целовал женщин, но на этот раз все было по-другому. На этот раз было гораздо хуже и больнее. Раскаленное лезвие боли пронзило ее сердце и осталось внутри, обжигая, поворачиваясь, проникая все глубже, пока длился поцелуй.

Прекратите. Пожалуйста, прекратите!

Кейт покачнулась, ноги внезапно оказались ватными, им хотелось свалиться на пол.

Господи, как больно! Как он может? Этого не должно было случиться! Это не то, на что она надеялась.

Это должна была быть я.

В ушах снова зазвучали насмешки Шинейд. Значит, вот что ему нужно? Кто-то вроде Шинейд?

Значит, вот он какой.

Нет! Этого не может быть. Но тогда почему Грегор это делает?

Кейт почувствовала, как к горячему и распухшему горлу подступают слезы. Она хотела повернуться и убежать, прежде чем он ее заметит, но ноги стали свинцовыми.

А потом стало слишком поздно. Раздался яростный переливчатый лай и к обнимающейся паре подлетел щенок. Крошечному терьеру тоже не понравилось это зрелище, потому что он начал свирепо рычать (настолько свирепо, насколько мог пятифунтовый щенок) и кусать Грегора за ноги.

Грегору пришлось отодвинуть Шинейд и прервать поцелуй. То, что он сделал это с некоторым облегчением, никак не улучшило самочувствия Кейт.

– Какого черта? – Он попытался потрясти ногой, чтобы оторвать щенка, но тот не намеревался уступать.

Шинейд, которая сперва сильно разозлилась, что их прервали, начала вопить, будто крошечный комок шерсти, свободно поместившийся в ее ладонях, до смерти ее напугал.

– Что это? – кричала она. – О боже, убейте его!

Пип появился из ниоткуда и оторвал щенка от ноги Грегора, успокаивая в безопасных руках.

– Это всего лишь собака, – бросил он презрительно завывающей женщине.

Наконец Грегор повернулся в сторону Кейт. Их взгляды встретились, и она заново почувствовала удар, отразившийся в груди тяжелым гулом боли, обиды и разочарования.

Но теперь прибавился еще и гнев. Она верила в него, защищала его перед этой самой женщиной, а он сделал из Кейт наивную дурочку. Она думала, что он выше какого-нибудь смазливого повесы. Выше невозмутимого негодяя. Она думала, что понимает его, что между ними есть особая связь и что однажды он это поймет.

Но, может, уже слишком поздно? Может, Кейт не понимает его вовсе? Может, связь между ними существует только у нее в голове? Может, действительно он такой недосягаемый, каким кажется? И может быть, просто может, что Грегор только разобьет ей сердце, если она позволит…

Но Кейт не собирается позволять. Если ему нужна Шинейд со своей большой грудью и хорошеньким личиком, то пусть забирает.

– Да, – произнесла она, глядя прямо на него. – Всего лишь собака.

…Грегор понял, что Кейт имеет в виду его, а не демонический клочок шерсти, изо всех сил вцепившийся крошечными зубами в его сапоги.

Упрек был справедливым. Когда он увидел ее лицо, то почувствовал себя не лучше собаки. Кейт выглядела раздавленной, и Грегор ощутил себя человеком, только что прошедшимся молотком по ее хрупким мечтам.

Черт, ведь именно это он и пытался предотвратить. Он никогда не хотел обидеть Кейт. Но лишь взглянув на ее лицо, Грегор понял, насколько все плохо.

Хуже всего было почувствовать ее разочарование. Он и не догадывался, как много значит для него ее вера, пока та не испарилась. С самого начала Кейт смотрела на Грегора как на героя. Бог свидетель, он никогда этого не хотел и всегда знал, что чем-нибудь замарает воображаемые сияющие доспехи в ее голове, но не понимал, насколько к этому привык и как будет обидно все потерять.

Отец стыдился смазливого лица Грегора практически с момента его рождения, но, как ни странно, только его он и видел.

– Господи, только взгляни на него! – говорил отец матери Грегора. – Парню никогда не придется ни в чем стараться. Гляди, как все вон из кожи лезут, только чтобы ему угодить! Он всю жизнь будет бездельником и франтом.

Предсказание отца оказалось верным. В юности казалось, за что бы Грегор не брался, ничего не получалось. К тому времени как ему исполнилось четырнадцать или пятнадцать, он перестал пытаться и вступил в период настоящего бунта, всеми силами стараясь бросить свою безответственность в лицо отца. Все изменилось, когда в восемнадцать он отправился воевать, но к тому времени было уже поздно. Не важно, как Грегор старался проявить себя, отец все равно считал его слабаком, на которого нельзя положиться. И теперь Кейт смотрела на него так же, и это было невыносимо.