Намного более интересными были этажи, которые располагались под архивами. Старейшая часть Шпиля называлась «Ямой», и кроме Коула лишь несколько человек спускались в её глубины. Там внизу располагались затопленные проходы, которые были запечатаны кирпичной кладкой, для того только чтобы много позже стать запущенными и начать крошиться. Неустойчивые лестничные колодцы вели к древним складским комнатам, некоторые из которых были заполнены пылью, а другие – странными реликвиями. Здесь же располагался огромный мавзолей – молчаливое напоминание о храмовниках, умерших много веков назад, где поблекшие статуи забытых героев возвышались над мраморными гробами. Он нашел места, где прятали сокровища, владельцы которых давным-давно умерли. Он исследовал темные туннели, которые кружили по Шпилю, обрушились или вели в городскую канализацию. Знал ли об этих местах кто-нибудь наверху?

Он знал каждый клочок Ямы, кроме той её части, что находилась в центре. Там располагались подземелья, сотни и сотни темниц на многочисленных этажах. Намного больше, чем храмовники могли пожелать, и намного больше, чем они использовали. В самых старых клетках хранилось то, что осталось от пытаемых пленников – чуть больше чем немое эхо, оставленное как несмываемый след на камнях. От этого бежали мурашки по коже. Коул избегал подземелий, идя туда, только когда ему это было абсолютно необходимо.

Как сейчас.

Факелы в этих подземельях не использовались. Вместо этого в стеклянные лампы помещали светящиеся камни, сияние которых дрожало так же как пламя факелов, но было голубым и холодным. Он знал, что это было магией, потому что чувствовал её шепот, ласкающий его кожу, когда он проходил мимо. Но и таких светильников было немного. Света от камней хватало ровно для того, чтобы стражники видели, куда наступают.

Здесь был только один вход – пугающий длинный коридор со сводчатым потолком и сложными железными воротами, которые могли захлопнуться в одно мгновение. Любой, кто оказался бы заперт внутри, был бы пронзен шипами, вылетающими из темных дыр в стенах. Коул содрогнулся, когда проходил мимо. Это была не единственная смертельная ловушка в этих подземельях. Храмовники предпочитали, чтобы их пленники умирали, а не выбирались на свободу, и старые следы огня на стенах рассказывали о тех, кто предпринимал попытку сбежать.

На другой стороне коридора располагался единственный сторожевой пост – простая небольшая комната с маленьким столом и двумя стульями. На столе стояли открытая бутылка вина и два наполненных наполовину бокала, и тарелки с остывшими остатками вечерней трапезы. На стене висел плащ, а под ним на полу лежали два измазанных грязью шлема. Стражников не было, и внутренние двери были открыты. Должно быть, они были внутри.

Коул осторожно вошел в темницу. Запах страха, старого и нового, резко ударил в ноздри. Эти клетки часто использовались. Сколько пленников могло сейчас находиться в темнице, он понятия не имел, но знал, что, как минимум, один пленник тут был. Он слышал испуганное всхлипывание, которое доносилось с уходящей вниз части коридора. Ещё оттуда доносился смех, и праздная болтовня двух мужчин. Их голоса отдавались эхом.

Коул стал осторожно пробираться внутрь, пока не увидел впереди первые отблески голубого света. Два вооруженных храмовника стояли перед открытой клеткой, один из них держал святящуюся лампу. Ни тот, ни другой не носили шлема, поэтому он узнал их – Коул не знал их имен, ибо знал о них немного, но достаточно, чтобы знать, что эти двое были безжалостными охотниками, храмовниками, которые служили своему Ордену так долго, что любая жалость, на какую они были способны когда-то, обратилась в пыль.

– Осторожно, – предостерег тот, что держал лампу, – Эта умеет вызывать огонь.

Другой, которого Коул называл про себя Большеносый, презрительно хмыкнул.

– Посмотрел бы я, как она это сделает.

Из глубины клетки доносилось всхлипывание. Тот, что держал лампу, округлил глаза и отвернулся.

– Я бы не стал беспокоиться. Она не особо боролась, когда мы её взяли. Сейчас желания драться в ней ещё меньше.

– Хм. Думаешь, она справится?

Они обменялись понятливыми взглядами, когда всхлипывания стали отчаяннее. Большеносый пожал плечами и захлопнул дверь камеры, некоторое время возясь с большим железным кольцом со связкой ключей, пока не нашел нужный. Замок встал на место со зловещим звуком.

Храмовники повернулись и пошли по направлению к Коулу, тихо переговариваясь друг с другом. Шутка, а следом за ней жестокий смешок. Он стоял на месте, нервно задержав дыхание, когда они приблизились. Но когда они дошли до него, они сделали то же, что и все остальные – обошли его, совершенно ничего не заметив. Такое не было точно предсказуемым, и Коул всегда отчасти ожидал, даже наполовину надеялся, что кто-нибудь его увидит.

Связку с ключами он снял с Большеносого, когда тот проходил мимо.

Потом они ушли, а вместе с ними и светящаяся лампа – единственный источник света в этой тюрьме, которая теперь погрузилась во тьму. Коул медленно выдохнул, ожидая, пока не утихнет звук отдаляющихся шагов. Он все ещё слышал тихое рыдание за дверью камеры. Где-то рядом капала вода, ударяясь о камень с ритмичным «кап-кап-кап». Пищали крысы, вылезая из стен. Но из других камер звуков не доносилось. Если там и были пленники, они либо спали, либо были такими же тихими как спящие.

Пора было идти дальше. Он пытался заставить ноги двигаться, но они замерли. Он почувствовал себя бесплотным, как будто сотканным из того же вещества, что и тени, и первый же шаг навеки растворит его в них. Паника нарастала, и его сердце билось все чаще.