Летом, когда ствол цикуты (у нас это растение почему-то называлось блэкит) становился достаточно толстым, мы делали так называемые сыкалки - праобраз сегодняшнего водяного пистолета. Для этого вырезали одно звено трубчатого стебля и с одной стороны оставляли оставляли узел с перемычкой. Перемычку пробивали гвоздем, поршень делали из палочки, на которую наматывали узкую длинную тряпочку до создания герметичного контакта поршня с внутренней стенкой трубки. Получалась игрушка, напоминающая шприц. Натягивая воду из луж и с силой выталкивая струю воды на несколько метров, устраивали сражения.

Из трубок бузины, длиной около двадцати сантиметров, создавали "грозное" оружие, называемое пукалкой. Для этого гладкой палочкой выталкивали мягкую пружинящую сердцевину и в просвет трубки с трудом втискивали комок жеванной пакли из конопли. Обрезали гладкую палочку таким образом, что полностью введенная, она проталкивала паклевую пробку близко к выходу.

Следом запускали второй комок пакли. Постепенно уплотняя пробки, добивались того, что, вылетевшая пробка сопровождалась громким хлопком. Для достижения успеха необходимо было обильно слюнявить пробку. Удар такой паклевой пули иногда бывал весьма чувствительным.

Особым успехом у нас пользовались трещотки. Но нам было не под силу самостоятельно делать такую "нужную" игрушку. Трещотки для нас делали взрослые, мало-мальски владеющие столярным мастерством. Мы же с удовольствием бегали, вертя над головами рамочки с деревянной шестеренкой, издающей звуки, которых я, будучи взрослым, уже не имел счастья больше слышать.

Мне нравилось наблюдать, как перед медосбором отец делал рамки и натягивал на них тонкую проволоку для крепления на ней вощины. Я брал рамку и, ударяя пальцами по натянутой проволоке, извлекал звуки струнного инструмента. Проволока при этом, как правило, расслаблялась и отцу приходилось ее перетягивать.

Чтобы отвлечь меня, в кусок доски отец вбил гвозди и натянул между ними проволоку. Получился долгожданный струнный инструмент, напоминающий нечто среднее между гуслями и балалайкой. В течение нескольких дней я не расставался с моей "балалайкой", извлекая из нее звуки самого дикого свойства и вызывая комментарии, аналогичные тем, которые звучали в ответ на дробь высохших мочевых пузырей с горохом.

Используя забитые в рамку для вощины пластинки различной длины, выломанные из пружины от загубленного мной будильника, я "изобрел" музыкальный инструмент, звучание которого напоминало мелодии народов Крайнего Севера.

Деталями наших игрушек становились прищепки для белья, катушки из-под ниток, флакончики из-под одеколона, корковые бутылочные пробки, пуговицы. Дважды продев через отверстия в пуговице суровую нитку, завязывали узел, оставив с каждой стороны пуговицы петли по 20 -25 см. Одев на указательные пальцы петли, раскручивали пуговицу до скручивания нитки. Затем оставалось ритмично растягивать и отпускать скрученную нить.

Пуговица вращалась с бешенной скоростью, ритмично меняя направление вращения и характерное, плавно меняющееся, гудение. Особые ощущения возникали при прикасании стремительно скручивающейся нитки к волосам чубчика. Волосы стремительно наматывались на нить, вызывая незабываемые ощущения.Мы не плакали, но поворачивался невидимый кран и из наших глаз ручьями лились слезы. Определенные сложности возникали при освобождении нитки. Если наматывалось несколько волос, их, без колебаний, дернув за нитку, вырывали. Но чаще выстригали волос под самый "корень", оставляя за собой долго белеющую проплешину.

Изогнув проволоку в виде лиры, на свободных концах затягивали петли резинки, пропущенной через крупную пуговицу. Закручивали до упора пуговицу на резинке и, не отпуская, аккуратно заворачивали в пакетик из бумаги. Несведущему вручали "сюрприз", и советовали раскрыть пакетик.

При раскрытии пакетика пуговица, как живая, начинала бешено раскручиваться на резинке, издавая к тому же сильно шебуршащие звуки. Редкий получатель "сюрприза" не отбрасывал от себя внезапно "оживший" пакетик. За бурным выбросом адреналина почти всегда следовала ответная реакция "благодарности".

Позже, примерно в десятилетнем возрасте, я самостоятельно делал игрушку, которую не хотел бы видеть в руках моего внука. В торец катушки от ниток наполовину забивал патефонные иголки. Катушка одевалась на толстый гвоздь, а на узкую часть плотно завязывал и наматывал старый шнурок. Из куска жести вырезал и выгибал пропеллер, в котором гвоздем пробивал отверстия, совпадающие с патефонными иглами.

Одев пропеллер на иглы, с силой тянул шнурок катушки, вращающейся на гвозде в другой руке. Катушка бешенно вращалась, а пропеллер взмывал вверх. Вращаясь, он летел каждый раз по новой траектории. Зацепив кого-либо, он мог нанести серьезные увечья. К счастью, этого не произошло. Лишь потом, в семидесятых, я увидел такую игрушку в "Детском мире". Только пропеллер был сделан из гибкого пластика, а концы лопастей для полной безопасности соединяло тонкое пластиковое кольцо.

Сегодня пятилетний малыш, разгоняя, управляемый по радио, игрушечный электромобиль, безжалостно бьет его об стенку. Удар отдается во мне болью из-за того, что истинное чудо техники так бездумно уничтожается. При этом я чувствую глубокое сожаление. Я сожалею о том, что нынешние дети, да и взрослые, не пытаются вникнуть в принцип работы игрушки. Это и невозможно, учитывая нынешнее развитие микроэлектроники. Остается лишь утилитарный подход к современным игрушкам и не только.

Свистки из вербы и жести, пукалки из бузины и надутые воздухом свиные мочевые пузыри на расстоянии более полувека становятся мне дороже тем, что я делал их сам или принимал в этом участие. Этим постигается не только устройство игрушки, но и приобретаются технические навыки. В мозгу каждого ребенка происходил анализ полученной информации и синтез новых идей.