– Пять капель моей крови и каплю крови того, что называю «ключом». То есть, Эдгара. Добавить их – и Жизнь готова к употреблению…

Выцедив необходимое и тоже перемешав, чернокнижник вручил чаши лекарю и оснейцу. Те с брезгливостью и отвращением смотрели на «знатное угощение». Съесть собственное сырое мясо, поделенное с мясом товарища и бог знает еще чем – казалось, было выше разумения. А общее это «блюдо», включая кровь вьюноша и некроманта, символизировало, очевидно, единое целое, общую для всех участников грядущего, цель.

И тем не менее, Гермидан настаивал на принятии! Нечеловеческим взглядом смотря в глаза испытуемым. И двое несчастных, кашляя и захлебываясь, начали глотать безбожное «лакомство»! Кишки друзей выворачивались наружу, они били по алтарю кулаками и, все-таки, осушили два мерзких сосуда!..

Пиршество, одним словом, закончилось… Морякам после этого стало явно не по себе. Хотелось изрыгнуть вонючее месиво, но они стойко держались. Ибо выбора другого у товарищей не было. Эдгар же и капитан находились на грани рыдания.

А чародей, тем временем, уже был у гранитного камня. И поставив руку на символ Аментриса, закрыв глаза, шептал заклинание. И земля вновь затряслась, и люди затрепетали под этим воздействием! Кровавый знак на лбах Карла и Стейта засветился ярким лучом и вдруг вспыхнул сияющим пламенем! От ужаса смельчаки едва не лишились ума. Да и как еще реагировать, когда горишь, в общем-то, заживо!

Как внезапно, Гермидан вскричал, что есть силы: «Somos granotrium!». И все вмиг прекратилось – словно и не начиналось. На лбах лекаря и оснейца не было ничего: ни ожога, ни мрачного знака. Они были чисты абсолютно, и даже морщины куда-то исчезли. Это и значило обновление, воспроизводство. Сподвижники будто заново родились. На коже не оказалось не единой царапины. Мизинец Стейта и голень эскулапа… восстановились!

Организмы переполнились энергией. И чувствовали люди себя не так, как раньше – по-другому. Но пока счастливчики не осознавали, что же произошло. Осознавали только полное отсутствие страха и небывалую мощь во всем своем теле!

– А сейчас подошел твой черед, старик! – обращаясь к Нолту, взял с алтаря аскуру некромант.

Командор схватил чернокнижника за грудки.

– Видать, другого выхода уже нет и ты не отстанешь! Тогда приму сей удел!.. Но знай, колдун! Не ведаю, что замышляешь, но если с сыном и со мной что случится… Впрочем, делай, что должен делать – я вроде пожил. Единственное, что прошу: помоги людям, и береги, подлый, Эдгара!

– В этом-то могу поручиться, морской волк! – сбросил длани чародей. – Да, удел твой – стать жертвою! И кого называешь сыном, примет плоть дорогого отца! Лишь любящее сердце разбудит в нем силы «ключа». И лишь Нолт должен это сделать, потому что здесь рок и судьба! Собственная рука больше не принадлежит ему, а принадлежит вьюноше! И отныне, он будет над ней властелином!

Маг приказал капитану положить левую руку на алтарь. Прозвучали те же канонические требования, что и к Стейту, и к Карлу. То есть, при удалении кисти, не должно возникнуть ни единого стона и крика. И понятно, удалять ее будут без каких-либо обезболивающих снадобий.

Пила-аскура была приготовлена к страшному назначению. За одну рукоять в форме черепа, взялся «кудесник»; за другую, по приказу – врачеватель.

Но самым ужасным стало то, что некромант заставил Эдгара давить сверху на лезвие! Сие было необходимо, чтобы процесс отрезания-отпиливания проходил без сучка и задоринки!..

Опираясь на плечо помощника-оснейца, мореход сделал глубокий выдох. А затем вложил в рот короткую палочку, стиснув ее скрежещущими зубами. Однако это еще не давало гарантии, что старик не застонет. Потом он закрыл влажные от слез отчаянья глаза. Маг перетянул конечность жгутом…

И лютая, безумная пытка началась. Боль была непереносимой, зверской! Изо рта командора лилась алая кровь. До такой степени чел сжимал вложенное в зубы дерево. Лицо побагровело, по щекам текли горячие слезы. Сын смотрел в глаза отца, помутившиеся от чудовищного шока. Пытался поддержать его взглядом – но, видно этим было невозможно помочь.

Пурпур брызгал из стороны в сторону. Мелкие куски плоти отлетали от пилы. Обнажилась белая кость. Скрежет металла по ней, оказался самым нестерпимым.

Нолт побледнел, как мертвец. Муки превзошли все ожидания. Но не издал не единого стона. Мужество жило бессознательно. Все стало вокруг окровавленным. Чтобы не видеть судорог, Эдгар нажал на аскуру. Кость отпилили, упала кисть на алтарь. Тело капитана обмякло: он уже был без сознания…

Как выяснилось – старика звали Афанасий. А до знакомства он поздоровался с ними по-древнерусски. Малену вспомнил, что старославянский язык отличается от разговорного. То есть, является сугубо литературным. Восходит к Кириллу и Мефодию, переводившим библейские и литургические тексты. Переводивших с целью адаптировать их, вначале, к диалекту княжества Великой Моравии. Тогда, в IX столетии, славянские языки мало различались. Основой новоявленной речи стал один из говоров южных народов – солунский.