— Нет.

И ей стало ещё больше жаль его, когда он машинально поднял руку, чтоб закрыть глаза.

Оба просидели так с минуту молча. Потом Соковнин, опять взглянув на Наташу, сказал:

— Но ведь вы сами признали сейчас… что я вам нравлюсь. А я… давно люблю вас. Почему же ваше «нет»?

Она, смущённо улыбаясь, начала было:

— Потому… что…

Он подсказал ей:

— Ваше сердце несвободно?

И она решительно ответила ему:

— Да.

Его лицо стало очень серьёзно, он ни слова не сказал более, и сидел, склонив голову на руку, опираясь локтем на колено.

Наташа некоторое время с тревогой и удивлением смотрела на него, потом вставая, дружески сказала:

— Пойдёмте.

Он молча поднялся.

Молча прошли они обратный путь до дома лесника. Лина с Фадеевым были уже там. На столе стояла развязанная корзинка с провизией, захваченная Соковниным из дому. Фадеев, только что выпивший рюмку мадеры, встретил подошедших радостным откровением:

— А мы с Полиной Викторовной опять за едой. Удивительно хорошая вещь мадера и пирожки после хорошей прогулки в лесу. Замечательно вкусно.

Лина сказала:

— Я чувствую, что эта прогулка возбуждает аппетит совсем иначе, чем моё постоянное бегание по двору, по хозяйству. Решительно становлюсь лыжным спортсменом!

— А мне позвольте быть вашим неизменным спутником, — сказал Фадеев. — Для здоровья не может быть ничего лучше, как чистый воздух. Он способствует обмену веществ в организме. А вы, Наталья Викторовна, как вы нашли эту прогулку?

— Восхитительно! — машинально ответила Наташа.

— Позволите вам налить вина? — предложил ей Соковнин.

Наташа посмотрела на него, точно сразу не поняла, о чем он говорит, потом взглянула на корзинку и на вино, и сказала:

— Нет, мне как-то ничего не хочется… Хочется поскорее домой.

Соковнин налил рюмку себе, выпил и пошёл распорядиться, чтобы подавали лошадей.

В обратный путь случайно уселись в санях несколько иначе, чем когда ехали из дому: теперь против Наташи сидел Фадеев, а Соковнин против Лины. Но, точно случайно обронив две-три фразы, Соковнин почти всю дорогу молчал. Молчалива была и Наташа. От времени до времени обращаясь к ней и взглядывая на неё, Лина приписывала её вялость утомлению. Молчание же Соковнина делало Лину ещё более грустной, чем его давешний оживлённый разговор с Наташей. В этом молчании она видела ещё большее равнодушие его к ней: она для него ничто, он точно не замечает её присутствия даже и тогда, когда разговор с Наташей почему бы то ни было не клеится.

Зато тем оживлённее был Фадеев. Почувствовав во время бега на лыжах особую развязность в обращении с Линой, он старался всячески угодить ей. И Лина, точно желая «отомстить» Соковнину, охотно поддерживала разговор с Фадеевым, была к нему внимательна, как никогда.

Молодая компания вернулась в «Девичье поле», когда уже стемнело и старшие члены семьи пообедали, а для молодых стояли готовые приборы. Но Соковнин, ссылаясь, что в лесу закусили, что ему до дому близко, что лошади и так уже слишком долго пробыли в упряжи и надо и им на покой, в стойла, решительно отказался остаться. А с ним уезжал и Фадеев.

Пока они обогревались и ещё препирались об обеде, переходя из гостиной в столовую и обратно, случайно выдалась минутка, когда Соковнин остался с Наташей вдвоём.

— Быть может, вы по времени передумаете и скажете вместо «нет» — «да»? — тихо спросил Соковнин.

Наташа посмотрела на него добрым взглядом, но в улыбке её была уже лёгкая насмешка:

— Да ведь я же сказала вам, что моё сердце несвободно!..

Соковнин смутился, а Наташа, чтоб успокоить его, дружески произнесла:

— А знаете, что я думала дорогой о нашем разговоре? Вы говорили: «я — сила, я хочу чтобы жизнь давалась мне легко, без переутомления». А мне вот думается, что вы легко отдали бы вашу силу в мои руки. Представьте, я согласилась бы. Ведь жизнь со мной могла бы оказаться не такой лёгкой. Я ведь тоже сила.

Соковнин, не задумываясь, спокойно ответил:

— Когда я увлекался Ницше и, читая «Заратустру», делал из себя для себя «сверхчеловека», я вдруг в один прекрасный день почувствовал, что мне нужны были бы «просто люди», которым можно было бы посвятить свои «сверхчеловеческие» силы. И я пришёл к заключению, что, если б даже самое солнце не могло освещать, согревать, животворить весь наш видимый мир, — ему не зачем было бы существовать. Так вот и теперь — что мне стоит отдать свою силу в ваши руки, раз эти руки милее моей силы!

— Та-ак!.. — протянула Наташа, широко улыбаясь.

Помолчав, она протянула ему руку и сказала как будто тоном старшего к младшему:

— Ну, а всё-таки, знаете, — выкиньте-ка вы меня из головы!.. Верьте, что я говорю вам от души, желая вам найти хорошее применение вашей силе. Знаете, куда направьте её. Поухаживайте-ка вы за Линой. Она лучше меня… для вас лучше.

Соковнин посмотрел на Наташу с недоумением. А Лина как раз вошла в эту минуту из столовой в гостиную, за ней Фадеев.