Принцесса улыбнулась.

— Теперь вы сами выносите себе приговор. Вы говорите, у нас сомнительное происхождение и потому не очень-то желательно копаться в наших истоках, — лучше оставаться на поверхности и с нею сжиться. Но вы-то хотите спуститься вглубь — горняк, забирающийся в душевные шахты, — вот видите, с перепугу мне даже приходят на ум аллегории.

Кай сложил руки на коленях.

— Сегодня я думаю то же, что и вы. Разве это помешает мне завтра думать иное? Разве мы так уж уверены в том, что способны определять свои поступки за пределами настоящего?

Принцесса Пармская взяла свою палку.

— Зачем же вы тогда тратите столько сил, чтобы разгадать будущее? Все ведь произойдет именно так, как должно быть. Вам, человеку, который настолько озабочен своим будущим, я могу сказать второй раз: как вы молоды…

Кай склонился над ее рукой. Принцесса поднялась и посмотрела на него. Он почувствовал, что сейчас она думает не о нем, а о чем-то совсем другом. Воспоминания и тени этой большой жизни, которые только что заполняли комнату, выстроились теперь позади него. В них была сила, они могли еще возбудить любовь и сочувствие, от них веяло дурманом прошлого, лишь одно было им недоступно и непосильно: чтобы в его теле забилась тайна крови и по жилам побежали жизненные токи.

Взгляд принцессы вернулся издалека. Ей надо было прийти в себя, прежде чем снова очутиться в настоящем. Потом она взяла Кая за руку.

— Вы ведь собираетесь в воскресенье участвовать в гонках? — А когда он кивнул, прибавила: — Хочу дать вам талисман. — Она принесла какую-то монету. — У меня их осталось мало, это старинные корейские монеты, приносящие счастье. Передарите ее кому-нибудь, когда она вам надоест. С этими монетами связано пророчество, которое предписывает такое условие.

Они оба улыбнулись.

Кай вернулся в Милан, но в последние два дня перед гонками к своей машине не прикасался. Хольштейн вертелся вокруг него с укоризненным видом, но ничего поделать не мог. Сильнее всего были удивлены Мэрфи и Мод Филби.

Мэрфи подозревал какую-то ловушку и почти не уходил с автодрома, чтобы быть готовым ко всему. Хольштейн приходил в уныние, видя, как тренируется Мэрфи. Мод Филби воплощала собой сдержанное ожидание и большую осторожность.

В первый вечер она выказала какие-то проблески сентиментальности. Она встретилась с Каем днем, и ей пришлось убедиться в том, что он откликается далеко не на каждую попытку его расшевелить, а прячется за какой-то благодушной вежливостью, которая накатывает широко, как дорожный каток, и переезжает на своем пути все бандерильи.

Ей не оставалось ничего другого, как ждать, пока этот приступ пройдет. Однако вечером стало еще хуже. Кай потерял всякий интерес к гонкам и говорил о них, словно о выставке рогатого скота. Мод Филби впервые начала злиться и принуждена была сделать усилие, чтобы не продемонстрировать свои американские замашки.

Она еще раз бегло просмотрела свои ходы и не нашла ни одного, который оказался бы неверным. Значит, все дело только в капризе Кая. Поэтому она держала себя в руках и не сдавалась, пока он официально не отказывался от участия в гонках.

Зато она охотно общалась с Льевеном, который от нее не отходил и желал себе и другим, чтобы гонки бывали почаще. Она оказывала ему предпочтение и, когда Кай однажды рано ушел, не могла удержаться и не спросить, собирается ли он вообще участвовать в соревнованиях.

— Разумеется, — удивленно ответил Льевен.

— Тогда он либо совершенно уверен, что победит, либо… — Она не договорила и вызывающе посмотрела на Льевена.

— Либо вообще не стремится победить, хотели вы сказать, — дополнил он. — Ни то, ни другое. Я его тактику знаю. В последние два дня перед гонкой он не желает о ней слышать, чтобы чувствовать себя как можно более свободным и спокойно явиться к старту. Так он поступает всегда.

Мод Филби облегченно вздохнула. Льевен испытующе взглянул на нее и нашел, что она чересчур беспокоится о делах Кая. Это уже выходило за рамки игры и, на его взгляд, даже преступало пределы обычных дразняще-напряженных отношений между соперниками. Здесь отчетливо просматривался личный интерес. Он решил попридержать Кая, уделить больше внимания Мод Филби и уже подумывал о том, как бы придать этому шагу оттенок самоотверженности, ибо ему стало ясно, что только равнодушие Кая подстегивало интерес Мод Филби. Льевен был убежден, что этот интерес может перерасти во влюбленность, способную стать для него помехой, если Кай выиграет гонку и будет вести себя по-прежнему. Надо обратить внимание Кая на Мод Филби, чтобы она по нему не тосковала, — это создаст наилучшую почву для особых планов Льевена. Он представил себе задуманную комбинацию и немало возгордился таким мопассановским замыслом косвенного вмешательства. То, что он собирался сделать, было поистине ферзевым гамбитом.

На гонки он пошел вместе с мисс Филби, чтобы встретить неожиданности любого рода лицом к лицу. За день до этого ему удалось создать у нее впечатление, что они как бы союзники. Он знал, что это послужит превосходным опорным пунктом для будущей атаки.

Теперь же ему требовалось только, чтобы Мод Филби пережила сильное разочарование, — втайне он считал самым благоприятным для себя, если бы гонки выиграл кто-нибудь третий. С этой мыслью он слегка кокетничал, тем более что привык ставить свои личные желания выше деловых интересов. Так что для исхода все более явной дуэли Кай — Мэрфи существовали многообразные варианты.