* * *

В ту зиму Ержан хоть и забросил совсем скрипку, зато чуть ли не денно и нощно играл на домбре. Днями, когда дед уходил сбивать снег со своих рельсов, когда Кепек-нагаши увозил Айсулу в школу, а старухи садились с молодайками за пряжу войлока, Ержан оставался один и брал в руки домбру, чтобы из разу в раз играть одну и ту же песню — «Айдан ару нарса жо?», но под тысячу разных мелодий.

Нет ничего чище луны,

Но она лишь ночью, а днем ее нет.

Нет ничего чище солнца,

Но оно днем, а ночью его нет.

Нет ни в ком мусульманства

—

Есть на языке, а в сердце нет.

Кочевая судьба, обилие богатств

У кого-то есть, у кого-то нет.

Будешь искать — не найдешь,

Каждому назначено его место,

Если не назначено — его вовсе нет.

Не станешь держаться слов знатока

—

Будешь держаться тропы неуча,

И в разгар лета света тебе нет.

Куда ни пойдешь — хулят,

Ступишь ногой — найдут.

Две головы сведя воедино,

В народе двух добрых мужей нет.

При враге восставшего,

Привязав к поясу саблю,

Навесившего на себя много оружия,

Настоящего вояки-мужчины нет.

Не морщащего лоб добряка,

Богача, пожертвовавшего богатством,

Сколько ни ищи, нигде нет.

Уж если так ведется на свете,

Уж если на нет и суда нет,

То пропади пропадом со своими нетями

Среди мыслей, бегущих потоком,

Коровьей лепешкой плюхнувший свет…

Ержан пел эту старинную песню, и ему казалось, что каждое слово ее — о нем, и не песню он поет, а рассказывает свою жизнь. Как сладко все начиналось, как будто весь свет состоял из чистой луны и чистого солнца, из его Айсулу и из него самого. Но песня ведь предупреждала с самого начала, что луна только ночью, а днем ее нет. Почему же Ержан не знал, что и степному солнцу — только день. И только раз в год луна и солнце могут оказаться по двум краям степи, как два огромных, одинаковых круга, или и это как-то приснилось ему?

Кто печется о нем? Все лишь говорят, а особенно эти две бабки, да и остальные: вон дед, вся его забота — хорошо смазанные стрелки, или Шакен-коке с его «трудовой вахтой», где он догоняет и обгоняет Америку. Или Кепек с Айсулу, да и осел вместе с ними! Одному Ержану нет места, один Ержан никак не обозначен в их жизни…

Неучи, неучи, неучи — одна возит к колдунье, другой — четвертует конями заживо, да и тот, который образованный — и тот ничего сделать не может ни своим рентгеном, ни своим реактором!

Куда ему теперь деваться? В школу не пойдешь: все сосунки уже на голову выше его — засмеют. Сидеть среди этой тьмы, где все разом забыли о том, что он надкусил ухо Айсулу как своей нареченной! Нет, не будет им жизни вдвоем ни под луной, ни под солнцем!

И то, что он видит все это и еще многое другое, о чем он не говорит, но что копится в его застывшем мальчишеском теле и стареющей болезненной душе, разве помогает ему, разве возвышает его?!

Всякий раз, когда сквозь дверь, в форточку или из-за стены, где он прячется, Ержан видит в синей тьме Айсулу, Кепека и осла, единственное, чего ему хочется — схватить двустволку деда или кухонный нож бабки, на худой конец железнодорожный молоток самого Кепека, выскочить им навстречу и перестрелять, перерезать, перебить всех троих. Но всякий раз что-то останавливает его. Что это — он не может никак разобраться, мучается ночью до утра, мучается с утра до вечера, но решения не находит, как школьник, потерявший тетрадку.