Ее чело прояснилось, уже успокоенная, она кивнула головой:

— У меня с утра было предчувствие, что этот день принесет удачу.

— Говорю же вам, что это просто чудо: недели, месяцы могли уйти на бесплодные поиски этого самого подсвечника, а я нашел его за несколько минут, стоило только захотеть. А все потому, что я думал о том, как обрадуетесь вы, увидев ветвь семисвечника.

— Что вы сказали? Вы нашли ее? — спросила она пораженно.

— Да, вот она, берите!

Жозефина Бальзамо схватила и принялась лихорадочно рассматривать со всех сторон изогнутый кусок бронзы, покрытый толстым слоем налета. На его чуть приплюснутом конце был прикреплен большой фиолетовый камень.

— Это он, — прошептала Жозефина. — Нет ни малейшего сомнения. Не могу передать, как я вам признательна!

Рауль в сжатых и точных выражениях живописал поле битвы. Молодая женщина не могла прийти в себя от удивления:

— Но как вы догадались? Почему решили взяться именно за девятую колонну? Это был случайный выбор?

— Напротив, точный расчет, — возразил Рауль. — Одиннадцать колонн балюстрады были построены до XVII века, и лишь одна — позже.

— Как вы узнали?

— Кирпич, из которого сложены остальные одиннадцать колонн, размерами и формой принадлежит другой эпохе, и только девятая колонна сложена из кирпича, который до сих пор используется в строительстве. Следовательно, именно эта колонна была разрушена, а потом построена заново. Зачем? На этот вопрос я и ответил.

Жозефина долго хранила молчание, потом медленно произнесла:

— Поразительно, просто поразительно! Я бы никогда не подумала, что можно добиться успеха в столь сложном деле, и так быстро! Я считала, что все уже потеряно… Это в самом деле похоже на чудо.

— Чудо любви, — подхватил Рауль.

Карета мчалась со скоростью, удивительной для худых лошадок, чью прыть не умеряли ни подъемы, ни спуски. По сторонам проносились и исчезали, как мираж, реки, поля, долины…

— Боманьян был с ними? — спросила графиня.

— Не был — к своему счастью.

— К счастью?

— Ну да, ведь я придушил бы его собственными руками, такое отвращение он у меня вызывает.

— У меня тем более, — произнесла она сурово.

— Но вы, кажется, не всегда ненавидели его, — Рауль не удержался, снедаемый ревностью.

— Ложь и клевета — вот его оружие, — промолвила Жозефина Бальзамо. — Боманьян — отъявленный лжец. К тому же сейчас он вне себя, гордость его уязвлена тем, что я отвергла его любовь. И потому он решил убить меня.

Рауль вновь пал перед ней на колени в порыве восторга:

— Значит, вы его никогда не любили? Как я счастлив! Какая радость освободиться от мук ревности! В самом деле, как я мог подозревать Жозефину Бальзамо в том, что она влюблена в какого-то ничтожного Боманьяна! — Он смеялся и бил в ладоши: — А знаете, я не буду больше называть вас Жозефиной, это имя вам не идет. Не угодно ли вам, сударыня, впредь именоваться Жозиной? Жозина, просто Жозина — так некогда обращался к вам сам Наполеон Бонапарт, так звала вас ваша мать, Евгения Богарне. Вы — Жозина, моя Жозина…

— Соблюдайте приличия, сударь! Прежде всего я требую уважения к себе, — говорила она, улыбаясь его ребячеству. — Я не ваша Жозина.

— Приличия! Уважение! Я преисполнен этих добродетелей. Мы вдвоем, совсем рядом, вы в моей власти — а я распростерт перед вами, как молящийся у ног идола. И я боюсь! Я трепещу! И если вы протянете мне руку, я просто не осмелюсь ее поцеловать…

Графиня Калиостро поймала Рауля на слове и тотчас подвергла его испытанию, протянув ему руку для поцелуя. Молодой человек и вправду вел себя необыкновенно учтиво и почтительно, стараясь не утомлять графиню любовными излияниями. Слушала ли она его? Иногда да, как взрослые слушают ребенка, наивно делящегося своими чистыми мыслями и переживаниями. Но иногда она вдруг замыкалась в отчужденном молчании, огорчавшем Рауля. Наконец он воскликнул:

— О, говорите же со мной, прошу вас! Я пытаюсь весело сказать вам то, о чем никогда не осмелился бы говорить всерьез. Я сам не знаю, что болтаю. В глубине души я побаиваюсь вас. Почему же вы молчите? Всего несколько слов — и вы вернете меня к реальности.

— Всего несколько слов?

— Да, не более.

— Извольте. Совсем близко станция Дудевиль, оттуда вы продолжите путь на поезде.

Он принял обиженный вид:

— А вы, что станете вы делать, оставшись одна-одинешенька?

— О, Господи, — произнесла она, — постараюсь как-нибудь устроиться, как это мне удавалось до сих пор.

— Быть этого не может! Вам не обойтись без меня, без моей помощи в схватке, в которую вы ввязались. Боманьян, Годфруа д'Этиг, герцог д'Арколь — столько палачей ждут лишь удобного случая, чтобы разделаться с вами.

— Они считают меня умершей.

— И все же, как вы намерены действовать?

— Не бойтесь за меня. Я буду действовать так, чтобы не попасться им на глаза.

— Не проще ли воспользоваться моими услугами? Я умоляю вас и на этот раз говорю совершенно серьезно: не отказывайтесь от моей помощи. Есть вещи, которые женщина не в состоянии сделать одна. У вас опасные враги. Боманьян в своей ярости и презрении к самому себе способен представить вас в глазах толпы ведьмой, а в глазах правосудия — преступницей. Даже если я, вопреки своему желанию, шокировал вас, говоря о своей любви, в том нет большого греха. Ведь я не прошу у вас ничего, кроме одного: разрешения посвятить свою жизнь служению вам!