Вдруг заскрипел гравий на тропинке, зашелестела листва… Боманьян, прижавшись к стене, растворился в темноте. Рауль в отчаянии стиснул зубами кляп.

Дверь приотворилась, и на пороге возник силуэт Жозины. Стремительное движение Боманьяна, его свирепый возглас, слабый стон жертвы… Никогда еще Рауль не любил Жозину так страстно, как сейчас, услышав ее стон! В одно мгновение были забыты ее ошибки и преступления, резкие слова, сказанные при их последней встрече. Перед ним была прекрасная возлюбленная, которой угрожала гибель от руки злодея-фанатика. И ничто в мире не могло удержать убийцу!

Но этой силой оказалась любовь. В последнюю минуту смерть отступила, не совершив своего страшного дела. Боманьян рухнул на пол, как в припадке, принялся рвать на себе волосы и биться лицом о каменный пол.

Рауль вздохнул с облегчением. Жозефина Бальзамо лежала неподвижно, но он знал: она не убита. Медленно, как после обморока, она поднялась, и вскоре ее лицо приняло обычное выражение кроткого достоинства.

На ней было манто с пелериной. Она сбросила его, обнажив плечи. Наступило долгое молчание. Двое мужчин влюбленно и потерянно смотрели на нее. Не так, как смотрят на врага или жертву. Нет, оба созерцали ее, как некое божество, источающее свет и обаяние.

Жозефина поднесла ко рту хорошо известный Раулю свисток — Леонар ждал сигнала где-то поблизости. Но она передумала: к чему звать кого-то, ведь и так она была полной хозяйкой положения.

Жозина подошла к Раулю, вынула кляп у него изо рта и сказала:

— Я так надеялась, что ты вернешься, Рауль!… Ты вернешься ко мне?

Если бы он был свободен, то сжал бы ее в объятьях! Но она почему-то не спешила развязать его. Что скрывалось за этой медлительностью?

— Нет, между нами все кончено, — прошептал он.

Встав на цыпочки и запечатлев поцелуй на его губах, она сказала:

— Все кончено? Ты бредишь, мой Рауль!

Боманьян вышел из себя, увидев эту неподдельную нежность, он хотел было схватить женщину за руку, но она резко обернулась, и кроткое спокойствие на ее лице сменилось отвращением и злобой.

— Не смей ко мне прикасаться, ничтожество! — воскликнула она с силой, какой Рауль от нее не ожидал. — Не думай, что я тебя боюсь, ведь я убедилась, что ты даже убить меня не можешь самостоятельно. Ты трус, Боманьян, твои руки дрожат! Моя же рука не дрогнет, когда настанет твой час!

Он отступил перед ее гневными нападками, а Жозефина продолжала так же страстно:

— Твой час еще не настал, до сегодняшнего дня ты не страдал по-настоящему, считая меня мертвой. Мучиться ты начнешь сегодня, когда узнаешь, что я жива и люблю другого. Слышишь, Боманьян? Я люблю Рауля… Сначала я сошлась с ним лишь тебе в отместку. Но сейчас я люблю его просто потому, что не могу без него. Прошло всего несколько дней, как он оставил меня, и вот когда я почувствовала, что он для меня значит. Только сейчас я поняла, что такое истинная любовь!

Казалось, она обезумела, как и тот, кого должны были терзать эти ее признания.

А Рауль… Пламя любви и восхищения в нем угасло. Красота и волшебство обольщения Жозефины были над ним не властны, и сейчас он не видел в ее лице ничего, кроме отражения жестокой душевной боли.

Она продолжала бросать Боманьяну слова любви и ярости, словно не замечая, как его скрюченные пальцы тянутся к ее горлу.

— Я люблю его, Боманьян! Огонь, который сжигает тебя, охватил и мое сердце. Это любовь, Боманьян, такая же сильная, как твоя, и к ней так же примешивается мысль о смерти. Да, я скорее убью его, чем отдам другой. Но он любит меня, Боманьян. Ты слышишь, он любит только меня!

Вдруг яростно сжатые губы Боманьяна искривились в усмешке. Его ярость и ревность излились во вспышке горького веселья:

— Он любит тебя, Жозефина Бальзамо? Ну да, он любит тебя, как и всех женщин на свете. Ты красива, и он вожделеет к тебе. Но появляется другая, и он точно так же жаждет и ее. Знай же это, и пусть тебя гложут муки ада!

— Если я узнаю о его измене… Но этого не может быть!

Она осеклась. Боманьян смеялся ей в лицо с такой злобной радостью, что ей стало страшно. Чуть слышно она произнесла:

— У тебя есть доказательства? Дай их мне! Даже не доказательства — намек, подозрение, повод сомневаться… И я убью его как собаку! — взгляд ее окаменел.

— Я не оставлю ни малейших сомнений, — торжествовал Боманьян.

— Говори. Назови ее имя.

— Кларисса д'Этиг.

Она пожала плечами:

— Это для меня не новость. Я давно знала об этой мимолетной интрижке.

— Мимолетной? Во всяком случае, не для него. Твой возлюбленный просил руки Клариссы.

— Не может быть! Я наводила справки — они встречались в поле два-три раза, не больше!