— Довольно!

Эссарец стукнул кулаком о подлокотник кресла, но Коралия невозмутимо продолжала:

— Довольно, говорите вы? Да, на этот раз вы правы… Вам ведь еще предстоит бежать… так как вы чего-то боитесь.

Он снова пожал плечами.

— Я ровно ничего не боюсь.

— Но вы уезжаете?

— Да.

— Тогда закончим. В котором часу вы уедете?

— Около полудня.

— А если вас арестуют?

— Меня не арестуют.

— А если все-таки…

— Меня освободят.

— Во всяком случае, будут вести следствие…

— Дело прекратят.

— Вы надеетесь?

— Нет, уверен.

— Дай Бог! Во всяком случае, вы покидаете Францию?

— Да, как только смогу.

— Стало быть…

— Через две или три недели.

— Предупредите меня об этом, чтобы я могла, наконец, вздохнуть свободно.

— Я тебя предупрежу, Коралия, но только по другой причине.

— Какой же именно?

— Чтобы ты могла ко мне присоединиться.

— Присоединиться к вам?

Эссарец зло усмехнулся.

— Ты моя жена, а жена обязана следовать за мужем. Ты знаешь, по моей религии муж имеет на жену все права, и даже право убить… А ты моя жена…

Коралия с презрением подняла голову.

— Я не ваша жена, потому что, кроме презрения и ненависти, ничего к вам не питаю… я не желаю вас больше видеть и не увижу, чем бы вы мне не угрожали…

Он встал и нетвердыми шагами подошел к ней, сжимая кулаки.

— Что я тебе сказал? Что? Я твой господин и приказываю тебе присоединиться ко мне по первому моему зову…

— Нет, я не сделаю этого, клянусь Богом!

Лицо Эссареца перекосилось от злобы.

— Ты желаешь остаться? Могу догадаться, почему… Сердечные дела, не правда ли? Я знаю, что в твоей жизни есть… Молчи, молчи! Разве ты не ненавидела меня всегда? Мы жили с тобой, как смертельные враги… Я тебя любил, даже больше… Обожал! Только одно слово, и я склонился бы к твоим ногам… Меня волнует даже звук твоих шагов… Но ты испытывала ко мне только отвращение… Если ты воображаешь, что я позволю тебе устроить жизнь без себя, то ты ошибаешься, моя милочка! Я скорее убью тебя!

Его кулаки судорожно сжимались. На лбу выступили крупные капли пота. Было видно, каких невыразимых усилий ему стоит сдерживаться.

Наконец Эссарецу удалось овладеть собой.

— Хочешь — не хочешь, Коралия, но ты ко мне присоединишься. Как бы то ни было, но я твой муж.

Она покачала головой:

— Я останусь здесь, чтобы бороться с тобой, здесь, в этом доме, и употреблю все силы, чтобы разрушить все твои предательские козни, искуплю твою вину перед моей Родиной…

— Не боишься, что я возненавижу тебя, Коралия? — почти шепотом произнес Эссарец. — Тогда берегись, повторяю еще раз…

Он нажал кнопку звонка, и Симон не замедлил явиться. Эссарец сказал ему:

— Двое слуг действительно исчезли?

И, не ожидая ответа, продолжал:

— Ну, и счастливого им пути. Горничной и кухарки будет вполне достаточно… Они ведь, наверное, ничего не слышали. Но все-таки ты следи за ними, когда я уеду отсюда.

Он смотрел на жену, удивляясь, что она не уходит.

— В шесть утра я должен быть на ногах. Приготовь все для отъезда. Я падаю от усталости. Проводи меня в спальню, Симон.

И они вышли из залы.

Когда за мужем закрылась дверь, Коралия, почти без сил, упала на колени и осенила себя крестом. И тут рядом с ней на ковер упал листок бумаги, на котором было написано ее имя.

Она подняла его и прочитала: «Матушка Коралия, почему вы не доверяете дружбе? Один только знак, и я буду возле вас!».

Коралия покачнулась, изумленная странностью находки и взволнованная смелостью Бельваля. Но, собрав всю свою волю, она поднялась и вышла, не сделав знака, которого так страстно ждал капитан.

Бельваль почти совсем не спал. События прошедшей ночи оставили в его душе глубокий след, и ни о чем ином он не мог думать.

Он знал, что враги Коралии на этом не остановятся и что не развязка драмы была сегодня ночью, а только ее начало. Любимой женщине угрожала опасность, и Патриция тревожило, что эту опасность он не может предвидеть и потому предотвратить…

Прометавшись в постели два часа, Бельваль зажег свет и, сев за стол, решил записать впечатления от этой кошмарной ночи. Ему казалось, что станет легче, если он доверит свои мысли хотя бы бумаге.