Мы взяли по коробке и пошли к машине. Поставили все в багажник, сели в автомобиль и поехали в сторону маминого дома.

Она кивнула.

— Я верю тебе. Но мы собираемся проведать твою маму, и я знаю, как сильно она тебя провоцировала.

— Я уже не тот ребенок, каким был.

— Да, я услышала тебя. Но поверь мне. Твоя мать осталась такой же. Иногда я думаю, что люди, и правда, не меняются.

— Они меняются, — сказал я. — Если дать им шанс, они могут измениться.

Она с трудом сглотнула.

— Надеюсь, ты прав.

Мы добрались до маминого дома, и я спросил Эрику, зайдет ли она. Но она, оглядевшись вокруг, отказалась.

— Я останусь здесь.

— Внутри будет безопаснее.

— Нет. Все нормально. Я не очень хорошо переношу зрелище… такого образа жизни.

Я не осуждал ее.

— Я скоро спущусь.

Мой взгляд метнулся вдоль темных улиц, и я увидел несколько человек, тусующихся на углу, — точно так же, как и в моем детстве. Возможно, Эрика немного права. Возможно, некоторые люди, вещи и места никогда не изменятся. Но я должен верить, что некоторым это удалось. А иначе, что именно я сделал с собой?

— Просто не торчи там целую вечность, ладно? Концерт Келлана начинается через сорок пять минут, — сказала Эрика.

— Значит, это не мы потратили два часа, разглядывая тарелки, а?

Она показала мне средний палец. Уверен, в знак симпатии.

— Я быстро. С тобой здесь все будет в порядке?

— Со мной все хорошо. Просто поторопись.

— Эй, Эрика? — сказал я, вылезая из машины.

— Да?

Я еще раз оглядел людей на углу улицы, смотрящих в нашу сторону.

— Заблокируй двери.

***

Я не знал, на что шел. Знал, что будет плохо, но, полагаю, не знал, насколько плоха мама. Келлан всегда быстро заканчивал разговоры об этом, утверждая, что я должен заботиться о собственном благополучии, а не о мамином. Настало время для него последовать собственному совету. Но это означало, что кто-то должен ходить и проверять ее, и делать это придется мне. Я не мог подвести Келлана, когда он больше всего во мне нуждался.

Входная дверь была не заперта, и это меня изрядно встревожило — внутренности стянуло узлом. В квартире был полный разгром. Повсюду валялись пивные банки, бутылки из-под водки, пустые упаковки от таблеток и грязная одежда.

— Господи, мама… — пробормотал я сам себе в некотором шоке. Тот же сломанный диван стоял рядом с тем же отвратительным журнальным столиком. Я солгал бы, сказав, что не заметил пакетик кокса на нем.

Я щелкнул своим браслетом.

Просто дыши.

— Убирайся! — услышал я крик из кухни. Мамин голос был громким и испуганным. Сердце рухнуло в живот, и я вернулся в ад. Я поспешил в кухню, готовый вырвать ее из рук моего отца, зная, что каждый раз, когда она кричала, его кулаки пробивали ее душу. Но, войдя в кухню, я нашел ее одну в состоянии панической атаки. Она упорно, до красноты, расчесывала кожу. — Отвали от меня! Отвали от меня! — кричала она все громче и громче.

Я сжал руки и пошел в ее сторону.

— Ма, что ты делаешь?

— Они на мне повсюду! — кричала она.

— Кто на тебе?

— Тараканы! Они повсюду! Они повсюду на мне! Помоги мне, Келлан! Убери с меня это дерьмо!

— Мама, это я, Логан.

Тусклыми глазами она посмотрела в мою сторону, и на долю секунды она напомнила мне трезвую маму. А потом снова начала чесаться.

— Все хорошо. Все в порядке. Давай пойдем в душ. Хорошо?

Мне не составило большого труда усадить ее в ванну и включить над ней душ. Она продолжала расчесывать кожу, а я сел на крышку унитаза.

— Мам, Келлан сказал мне, что ты собиралась меньше употреблять?

— Да, — она быстро закивала. — Разумеется. Разумеется. Келлан предложил отправить меня в реабилитационный центр, но я не знаю. Я смогу сделать это сама. Кроме того, это стоит больших денег.

Она встретилась со мной взглядом и протянула ко мне руки.

— Ты пришел домой. Я знала, что ты придешь домой. Твой отец говорил, что нет, но я знала. Он все еще продает мне иногда, — она посмотрела вниз и начала мыть ноги. От вида синяков на ее спине и ногах я подавился. Я знал, что они оставлены моим паразитом-папашей. И от того факта, что меня не было там, чтобы встать между ними, я почувствовал себя практически таким же отвратительным человеком, как и он.

— Как ты думаешь, я красивая? — прошептала она. Слезы текли по ее щекам, но, думаю, она даже не понимала, что плачет.

— Ты прекрасна, мама.

— Твой отец назвал меня уродливой сучкой.

Я сжал руки в кулаки и сделал несколько глубоких вдохов.

— Да пошел он. Тебе будет лучше без него.

— Да. Конечно. Конечно, — она снова быстро закивала. — Я просто хотела, чтобы он любил меня, вот и все.

Почему мы, люди, всегда хотим любви от тех, кто неспособен на это чувство?