С этими мыслями Александр Григорьевич лег и сразу провалился в сон, как и приказал себе. Привычка организма подчиняться приказу всегда выручала в трудные минуты, когда нервы бывают напряжены или усталость перешла тот рубеж, когда хочется упасть, и уже становится привычным состояние полусна-полубодрствования.

Но проснуться пришлось вскоре. В чехле заработал «виброзвонок» трубки. Бурлаков посмотрел на номер и сразу ответил:

– Слушаю, товарищ полковник…

А сам встал и отошел подальше от спящих, чтобы и их не беспокоить своим разговором, и самому при необходимости не искать такие слова, которые будут для посторонних непонятны.

– Александр Григорьевич, поздравляю…

– Я в последнее время только и принимаю поздравления… Спасибо, товарищ полковник. С чем в этот раз?

– А с чем тебя уже поздравляли?

– С поимкой бандита, ограбившего инкассаторов. Вон он, лежит неподалеку связанный.

– Да, я в курсе. Но это поздравление пусть менты высказывают. У меня другое.

– Что?

– Твоя идея сработала… Тамаров передал Мерабидзе то, что сказала ему жена. Мерабидзе сразу позвонил самому Геле Бежуашвили. Несмотря на то что уже глубокая ночь. Значит, не простой человек этот Мерабидзе, если позволяет себе такие вольности. Гела звонок воспринял серьезно, обещал распорядиться, чтобы агенту обеспечили безопасность или хотя бы предупредили, если другого сделать нельзя. Сам он относительно того агента не в курсе. Допускает, что это и их агент, хотя одновременно предположил, что это, возможно, человек или департамента разведки, или департамента военной разведки Министерства обороны, потому что именно из Министерства обороны ему звонили и предупреждали о том, что предположительно Мерабидзе и Тамаров напали на наблюдателя «краповых». Но Бежуашвили обещал передать информацию одновременно и в Министерство обороны, чтобы они своего агента сохранили. Телефон Бежуашвили уже поставили на «прослушку». И его разговоры со своей службой и с департаментом военной разведки были записаны. Агент оказался из департамента военной разведки и по мере сил собирался помочь Мерабидзе. И помог бы, если бы не вмешательство подполковника Тамарова, хронического, как там сказали, убийцы. Но департамент военной разведки обратился одновременно с просьбой к Бежуашвили. Просьба простая. По прибытии в Грузию передать им российского подполковника, чтобы использовать его и как инструктора при подготовке грузинских «коммандос», и как эксперта по методам работы спецназа ГРУ. Департаменту военной разведки очень нужен такой человек. Если есть необходимость, военная разведка обратится с письмом к президенту, чтобы решить вопрос через него. Бежуашвили немного помялся, потом сообщил, что приказал Мерабидзе любым путем избавиться от Тамарова. Но пообещал позвонить и отменить свое распоряжение, если еще не поздно. Надо сказать, что позвонил он сразу и распоряжение отменил. И даже приказал доставить Тамарова в Грузию. Мерабидзе, судя по голосу, как заметил переводчик, очень такому повороту дела обрадовался и что-то сказал, кажется, самому Тамарову, по-русски… Тамаров, кстати, грузинский язык знает?

– Хорошо знает, товарищ полковник. Свободно владеет. Только Мерабидзе об этом не догадывается. И потому разговаривает при нем без стеснения. Чеченский тоже, кстати, знает в совершенстве. Чеченцы, когда он говорит, уверены, что он чеченец… – докладывал Александр Григорьевич, не почувствовав еще, к чему прозвучал такой вопрос и к чему может привести его ответ.

– И это прекрасно… Я сейчас иду на разговор с генерал-лейтенантом Спиридоновым. Слышал про такого?

– Слышал… – насторожился Бурлаков.

– Поговорим с ним относительно дальнейшей судьбы и работы Артема Василича… Ты, Александр Григорьевич, хорошо меня понимаешь?

Бурлаков помедлил несколько секунд, соображая.

– Кажется, понимаю…

– Тогда подумай, как можно будет передать инструктаж подполковнику Тамарову. Если, конечно, он согласится с нашим предложением… И само предложение ты тоже подумай, как передать… Я позвоню тебе, и ты срочно должен будешь все сделать… Пока не поздно…

– Я подумаю, товарищ полковник…

– Тогда до связи…

– До связи, товарищ полковник, – слегка растерянно ответил Александр Григорьевич и уже не захотел идти спать.

Генерал-лейтенант Спиридонов возглавлял агентурное управление ГРУ. И консультации с ним по поводу дальнейшей судьбы подполковника Тамарова могли означать только то, что Артема Васильевича собираются отправить дальше, в Грузию, с тем, чтобы использовать там как агента. Это значило не только то, что придется менять планы на завершающем этапе операции, что само по себе достаточно сложно. Это значило еще и то, что грузинского подполковника нельзя будет захватывать, потому что в Грузию привести Тамарова должен будет именно он; это значило и то, что по итогам операции обвинения можно будет предъявить только чеченским и ингушским бандитам, но никак не грузинской стороне, и ценность операции, следовательно, снижается втрое. Это значило и то, что подполковник Тамаров уже не будет больше подчиненным Александра Григорьевича, и из спецназа ГРУ его личное дело перешлют в агентурное управление. И еще много каких перемен несло сообщение московского полковника…

Но не начальнику штаба бригады вмешиваться в планы высшего руководства. Это подполковник Бурлаков тоже хорошо понимал и потому стал продумывать варианты передачи предложения Артему Васильевичу…

Пошли сначала не слишком быстро для Бессариона с его больной ногой. Артем Васильевич специально давал напарнику время, чтобы привыкнуть к передвижению с костылем и пристроиться так, чтобы не натереть себе мозоль под мышкой. Но костыль оказался удобным, хотя и опирался на него грузинский подполковник полностью только в самых трудных местах, на спусках, на подъемах и вообще на неровностях. На ровном же месте он предпочитал ступать на полную ступню, только слегка страхуя свой шаг костылем. Тугая повязка, наложенная по совету российского подполковника, помогала, она словно бы часть боли на себя брала, и прежнюю острую боль превращала в тупую, которую терпеть вполне было можно. А саму тупую боль сдавливала, локализовала и не давала ей вырваться с небольшого участка ноги. Хотя усталость от такого хождения была все же повышенной. А при каждом неудобном шаге, когда в полумраке или в траве не удалось хорошенько рассмотреть, куда ногу ставишь, лицо Бессариона кривилось, и только удивительно, как он не стонал. Тамаров, которому уже несколько раз самому приходилось после ранений и травм ходить на костылях, знал, что для такого хождения сначала требуется приобрести определенную технику, навыки. А потом уже можно будет даже бегом бегать. Не случайно же инвалиды на костылях даже в футбол играют. Они приобрели навык и чувствуют себя уже вполне уверенно даже при самом быстром передвижении.

Так прошли около километра.

– Бесо, ты своим звонить передумал? – внезапно спросил Тамаров.

– Я позвонил. Передал… Они примут меры… – сдержанно ответил Бессарион, сосредоточенный на своих осторожных шагах.

– Скажу честно, мне бы хотелось, чтобы шпионом оказался мой следак… – мечтательно раздумывая, Артем Василич добродушно усмехнулся. – И я радовался бы, наверное, если бы его «закрыли». Очень уж утомил… Честно говоря, не представляю себе человека более нудного. Он даже на допросах, понимаешь, не вопросы задает, а плачет. Мне постоянно так казалось. Наверное, когда мать им беременна была, плакала в день по три раза перед завтраком, обедом и ужином. Оттого таким и уродился. А что твои говорят?

И, словно в ответ на этот разговор, трубка Бессариона подала голос. Он остановился, чтобы ответить. Разговаривал опять по-грузински. Артем Василич стоял неподалеку, по сторонам смотрел и громко зевал. Тем не менее заметил, как от разговора оживился грузинский подполковник. Потом даже обернулся и показал поднятый вверх большой палец.

– Что? – спросил Тамаров.

– Все отлично! Отлично! Порядок! – сказал Бессарион, на секунду убрав трубку ото рта, потом опять заговорил по-грузински.