— Вы захватили свой любимый горшок с цветами? — спросил он.

— Не знаю. Некогда было разбираться. Сейчас темно и ничего не разглядишь, но я рада, что хоть что-нибудь спасла на память о своем доме. Если б не то, что случилось с Лоуэной…

Следующие два квартала они прошли темной улицей, не разговаривая. Мимо них мчались автомобили один за другим — люди спешили домой с пожара. Большинство тех, кто жил на Морнингсайд-стрит, уже вернулись домой, и свет ярко горел в столовых и кухнях.

Было почти семь часов, когда они дошли до дома судьи Рэйни, и Сэм Моксли в ослепительно белой куртке включил свет на веранде и ждал их, стоя в дверях.

— Очень жалко было слышать, мисс Дженни, что ваш дом занялся и сгорел дотла, — сказал Сэм, когда она поднялась по ступенькам на веранду. — Я знаю, как это тяжело — испытать такое несчастье. Теперь входите в дом и позвольте нам с мистером Майло о вас позаботиться. Я слыхал, что раз в жизни у каждого человека в доме бывает пожар, и я думаю, что это так же верно, как и все другое, что люди говорят. Но теперь с этим покончено раз навсегда, все уже позади, и в будущем с вами ничего такого уже не случится.

Они вошли в библиотеку. Сэм подложил угля в камин и выгреб золу.

Пока Дженни грелась перед камином, судья Рэйни налил виски ей и себе.

— Не думаю, чтобы вы стали строить новый дом вместо того старого, который сгорел, мисс Дженни, — сказал Сэм, медлительно развертывая и вновь складывая ее одеяло. — Какой смысл затевать все эти хлопоты и тратить деньги, если дом вам не понадобится на будущее? Раз дело обстоит так, мисс Дженни, то я нисколько не против, но только хочу предупредить вас об одном. За все эти годы, что я работал в доме у мистера Майло, мне никогда не приходилось выслушивать приказаний от женщины, а в моем возрасте переучиваться слишком поздно. Вот это и есть то самое, что я хотел вам сказать. Когда вам что-нибудь потребуется сделать, самое лучшее будет, если вы сначала скажете мистеру Майло, а там уж он передаст мне, чего вы хотите. В мои годы я не мог бы привыкнуть ни к каким новшествам, мисс Дженни.

— О чем это он, Майло? — спросила Дженни. — Почему он это говорит?

Судья Рэйни подождал, пока Сэм Моксли вышел из библиотеки, потом подал ей один из стаканов.

— Сначала выпейте добрый глоток вот этого виски, Дженни, — сказал он. — Оно будет вам полезно после всех волнений этой ночи.

Осушив свои стаканы, они уселись перед камином.

— Дженни, мне тоже нужно сказать вам кое-что важное, — начал он неторопливо и спокойно. — В сущности у меня два важных дела, но сначала я хочу поговорить о приятном. Я с давних пор собирался сказать о приятном деле, но прежде всегда находилась причина откладывать и оттягивать разговор. Как только я услышал, что ваш дом горит, то решил, что сейчас самое подходящее время сказать это вам.

— Что именно, Майло? — спросила она.

Судья Рэйни наклонился и, достав с очага кочергу, поворошил куски угля, горевшие на решетке.

— Только что я говорил вам — так сказать, предварительно — о том, что прошу вас перебраться ко мне в дом… и остаться у меня. Я уже сказал Сэму Моксли по телефону, что именно я имею в виду, вот почему он так и говорил. Но пусть вас не тревожат его слова. Быть может, не сразу, но Сэм привыкнет к женщине в доме.

Положив кочергу на место, судья Рэйни искоса взглянул на Дженни. Она сидела в кресле, мигая затуманившимися от слез глазами.

— Мне наскучило одиночество, Дженни, — продолжал он, отводя глаза. — Очень возможно, что и вам оно наскучило. Совершенно очевидно, что нам с вами надо искать какой-то выход. Я бы и раньше объяснился с вами, но не был уверен, что вы захотите расстаться со своими жильцами и нахлебниками. Теперь, когда у вас нет больше вашего дома, нет причин, почему бы вам не поселиться у меня.

— Не знаю, Майло, соглашаться ли мне, — ответила она после минутного раздумья. — Я горжусь тем, что я почтенная женщина на покое, но ведь я незамужняя, а вы знаете, как люди нынче сплетничают…

— Завтра утром мы первым долгом пресечем грозящие нам сплетни. Отправимся в здание суда и выполним формальности, которых требуют от нас закон и общество.

— Майло… вы хотите сказать… что мы в самом деле поженимся?

— Такова обычная процедура, Дженни.

Губы у нее задрожали. Казалось, она и сама не знает, плакать ей или смеяться от радости.

— Майло, за всю мою жизнь вы единственный мужчина, который серьезно сделал мне предложение, и теперь я так растерялась… не знаю даже, что и сказать. — На глазах у нее заблестели слезы, и в то же время лицо просияло улыбкой. — Майло, я так рада, что вы сделали мне предложение не на том иностранном языке, на котором иногда говорите. Кое-чему я за свою жизнь научилась, но только не этому языку.

Откинув голову на спинку кресла, словно ей сделалось дурно, Дженни закрыла глаза и глубоко вздохнула. Сложив руки на животе, она передвинула их повыше, чтобы чувствовать себя свободнее.

— Сколько раз я слышала, — заговорила она, не открывая глаз, — что в наше время пожилой женщине, вроде меня, так же невозможно выйти за стоящего человека, как мыши напиться молока из одного блюдечка с кошкой. А теперь я так разволновалась, что не знаю, с кем себя сравнить — с кошкой или с мышью.

Когда Дженни открыла глаза, рядом с креслом судьи стоял Сэм Моксли.