«Одреанна… Одреанна все говорит. Что на уме, то и на языке». Это ты хочешь так думать, мелькнуло у меня в голове. Мое отрочество было еще достаточно близко, чтобы я помнила: в этом возрасте открывают лишь маленький хвостик того урагана, который бушует внутри, сметая все на своем пути.

– Ты ничего не говорила, – продолжал Билл. – Сплошные тайны. Это у тебя от матери.

– Да, наверно, папа.

Мой отец и Катрин должны были бы каждый год спорить за золотую медаль на олимпиаде отсутствия фильтров.

– Но внутри себя ты ого-го как кипела! Я-то видел. Смотрю на тебя иной раз – сидишь в гостиной, глядишь в окно и не двигаешься, а я думаю – черт возьми! Да по ней только щелкни – можно всю планету взорвать.

– Ну, это ты хватил.

Мне не нравилось думать, что и я тоже слишком бурно кипела. Я подозревала, что так оно и было и, скорее всего, так и есть до сих пор (но разве не все мы такие? И не в этом ли величие и убожество натуры человеческой?), но мне хотелось верить, что я – не худший вариант. Я всегда по-детски гордилась тем фактом, что была самой уравновешенной из моих подруг.

– Я тебе говорю, – не сдавался Билл. – Но не видно было почти ничего! Все внутри. Там… – Он, улыбаясь, поводил перед собой указательным пальцем. – Там… я смотрел на тебя и думал: эге, эта девчонка много парней сведет с ума!

– «Сведет с ума» – в хорошем или плохом смысле слова?

– «Сведет с ума» в смысле – «сведет с ума».

Ну конечно. Бесполезно спрашивать моего отца о разнице между буквальным и переносным смыслом. Свела ли я Флориана с ума тем, что ничего не выпускала наружу? Я хотела было задать этот вопрос отцу, но не стала – слишком боялась ответа.

– Пока, чернушка моя, – сказал отец, прощаясь со мной на почти пустом перроне вокзала. – И не унывай, ладно? Найдешь другого, получше. Настоящего парня, который не боится трудностей.

Я улыбнулась ему, хотелось надеяться, оптимистичной улыбкой. Сама я была далеко не уверена, что он сообщил мне хорошую новость. «Трудность» – не означало ли это в устах мужчины попросту «сумасшедшую девку»? Я вспомнила девочек, которые ели конфеты в подвале и строили перед зеркалом «красивые и неземные» личики, чтобы понравиться будущим поклонникам. Достанет ли им веры в себя, чтобы оставаться «трудностями», невзирая на давление общества? И в их ли интересах ими оставаться?

Я поцеловала отца и сказала, чтобы он хорошенько заботился об Одреанне.

– Будь моя воля, – ответил он уже из окна машины, – не было бы на свете никого счастливее моих двух дочек.

– Выпить! – заорала я с порога.

– Т-С-СССССССССССС! – зашипела на меня Катрин, достигнув уровня децибелов, наверняка превышавшего мой крик. – Ной спит.

– Ох! Упс…

Я еще не привыкла к расписанию, которое предполагало проживание под одной крышей с маленьким мальчиком.

– Выпить, – повторила я шепотом.

– Я не могу, – ответила Катрин. – Я сижу с малышом, и потом – надо учить тексты. У меня завтра прослушивание.

– А можно узнать, на какую роль?

– Роль подростка в молодежном сериале, – сказала Катрин с такой забавной мимикой, что я прыснула.

– Слушай, тебе тридцать четыре года!

– Ну да, а среднему подростку на квебекском телевидении двадцать восемь, так что…

Я все-таки принесла нам из кухни два стакана вина.

– Это несложно, – сказала я Катрин, вспомнив сестренку и ее подруг. – Просто выглядеть перманентно обиженной… и убежденной, что только ты знаешь истину.

– Твоя сестра не изменилась, насколько я поняла?

– Если бы… она еще и объяснила мне, что мой любимый ушел, возможно, из-за того, что я настолько считала его своим, что перестала краситься, когда была с ним вдвоем? Послушать ее, так нельзя, чтобы любимый видел меня ненакрашенной? И все это с вопросительными знаками в конце предложений?

– А у нее есть парень?

– Похоже на то.

Как я ни старалась, в моих словах прозвучало слишком много горечи. Моя четырнадцатилетняя сестренка, квинтэссенция поверхностности, на мой взгляд, и та имеет парня, а я своего потеряла – это угнетало меня ужасно. Она дала мне и другие советы, которые явно произвели впечатление на Беатрису, а меня просто разозлили. Больше всех мне понравился следующий: «Делай красивое и неземное лицо перед зеркалом, а когда он на тебя посмотрит, притворись, что не замечаешь и не сразу меняй лицо».

– Тебя хватило сдержаться, или ты сочла своим долгом объяснить ей, что она смешна? – спросила Катрин.

Я надула губы:

– Ах, брось, Кэт! Это ее день рождения!

– Да, но какой смысл, если все современные девочки думают так же?

Катрин посмотрела на меня, явное понимая: это не феминистка во мне не соглашалась с Одреанной, а, скорее, не изжитая до конца девчонка.

– Как ты думаешь, мы перестанем когда-нибудь быть девчонками? – спросила я Катрин.

– Напомню тебе, что я учу текст, который говорит как раз девчонка шестнадцати лет.