Такими стали многие первопоселенцы «сельского нашествия», а один из них – двадцатипятитысячник Григорий Михайлович Баскаков вошел потом в число самых стойких и страстных борцов «за имя и статус». И тем более приверженными к городской идее и Мифу становились их дети, родившиеся и выросшие в «бывшем городе». Они уже любили его, как родное место, и переживали за его обиды, они любили Мышкин со всеми его улочками, пересекающимися под прямым углом, с его геометрическими правильными площадями, площадками, дворами и переулками, со всеми городскими воспоминаниями – то есть со всем Мифом.

Да они и сами приложили руку к его обогащению, именно в этом поколении родились непременные для всякого старого города легенды о подземных ходах, о зарытых в земле кладах, о старых роковых пророчествах. Вот тогда, в те овеянные надеждами годы «оттепели» вокруг старых героев, паладинов городской идеи в Мышкине и собралась новая большая армия, готовая за нее сражаться. И хотя в «сражениях» шестидесятых-семидесятых годов мы снова не смогли одолеть чиновничьих бастионов, но отнюдь не пали духом, а скорей настроились на новые бои. Мы обозлились и весело ожесточились.

А наше молодое поколение, пришедшее в активную общественную жизнь именно в шестидесятые годы, словно стая молодых дерзких псов жаждало новой и победоносной борьбы за справедливость к нашему милому городу, за его возрождение. Ветер «оттепели» временами еще веял нам в лицо, и мы верили в свою победу. Тем более, что к этим дням мы нашли новый, дотоле незнаемый способ добыть ее, и способом этим был – туризм.

… Собственно, на этот путь мы впервые вышли еще в конце пятидесятых годов и много и неумело трудились для туризма, но совсем не осознавали, что он-то и может стать «волшебной лозой лозоходца», способной указать путь к победе. А было это так – игнорирование Мышкина, оказывавшееся подлинной информационной блокадой, совершенно исключало нас из информационного поля области, не говоря уже о масштабах российских или всесоюзных. В областной печати о каких-либо событиях жизни нашего несчастного райцентра не бывало ни строчки, а из района брали информацию разве что колхозную или о партийной жизни.

В советские, даже и в «оттепельные» годы в областных изданиях для сбора информационных сообщений из провинции считались апробированными лишь Ярославль, Ростов, Переславль, Рыбинск и Углич. А остальные районные «столицы» и тем более Мышкин, никогда в расчет не принимались. Кстати, точно так же было с туризмом. Мощный профсоюзный, действительно социальный туризм знал на ярославской земле все те же свыше дозволенные для этого пять выше перечисленных городов.

Мы истинно задыхались в этой исключенности из российского общения и страстно желали Мышкину известности, посещаемости, контактирования с широким российским миром!

Вот тогда старенький милый дедушка, трогательно любивший Мышкин краевед А. К. Салтыков и организовал здесь… общественное туристическое бюро. Добровольными бесплатными экскурсоводами в него вошли он сам и школьник Володя Гречухин, то есть я. И мы везде старались заявить о себе – в заволжском доме отдыха, в пионерских лагерях, в школах и ярославских учебных заведениях… И первый успех нам сопутствовал – мы приняли за первый летний сезон до тридцати групп гостей. Уж как этому радовались-то… Вот так мы и начали, так впервые прорастала травинка первого мышкинского туризма. И те, кто считает, что все здесь случилось одномоментно успешно, конечно, упрощают наши мышкинские обстоятельства.

Порой к двум одиноким экскурсоводам присоединялись и другие знатоки истории города, и даже сам признанный вождь многолетней смелой борьбы за имя и статус стойкий и мужественный Владимир Александрович Порецкий… Но чаще мы работали вдвоем, отзываясь на любую просьбу, любой интерес.

Что мы показывали нашим тогдашним первым гостям? Господи, конечно, наш город с его простыми и милыми прелестями, ведь у нас больше ничего и не было. И музей, и картинная галерея были закрыты и вывезены еще в самые разгромные двадцатые годы, и о них мышкари могли лишь вспоминать как об утраченных святынях старой здешней культуры. (Кстати, когда через много лет, уже в девяностые и двухтысячные годы появились первые эффектные альбомы ярославских портретов XVIII и XIX веков, то вполне нами ожидаемо среди них оказалось немало прекрасных работ, вывезенных из Мышкина… Да, на дни нашего туристического начала у нас ничего-ничего не было кроме нашего несчастного города и его прекрасного Мифа.)

Какое счастье, что туристы тех далеких лет были и душевны и внимательны к нашим «песням» и «сказкам» и ко всем нашим скромнейшим, но для нас великим ценностям. И Мышкин для них оказывался словно неким нежданно обнаруживаемым «мертвым городом Хара-Хото», где жизнь явно приостановилась и где на запущенных улицах нежными цветами тихо цветут воспоминания о дальних лоцманских странствиях, больших торговых удачах, барских причудах и сердцетрогательных романах. Да и мы сами, светившиеся любовью к родному прошлому, являли собой неких доверенных лиц заснувшего, заколдованного, но не умершего царства старой жизни и оказывались едва ли не живыми «экспонатами». И уж, по крайне мере, несомненными посредниками между слушателями и рассказываемыми нами «чудесами». То есть и мы сами, право, оказывались некими «объектами показа». Тогдашний «бывший город» и мы, люди с ключами от его славы, оказывались гармонично едиными и способными привлекать и увлекать.

Единственному в тогдашнем Мышкине профессиональному историку, кандидату наук П.М. Широчину (работавшему, конечно, в идеологическом отделе райкома партии!) и то случалось очаровываться этими Преданиями. Он с усмешкой говаривал: «Кажется порой, что в этом забытом «граде» клады под каждым забором!» «Клады» мы все вместе создавали сами, наполняя романтическим светом каждую мелочь былого. (Или стирая с нее пыль времени, чтобы она сама засветилась?) Нам тогда еще не было известно выражение «нематериальное производство», но интуиция вела именно в его сторону.