Твою ж мать! Я ведь теперь буду болеть за Флёр. Её только что позвали.

– А теперь наш следующий участник, Флёр Делакур из Бобатона! Посмотрим, какую стратегию она избрала, чтобы добыть свое золото яйцо!

Смотрю, как она входит на стадион. Девушка не теряет времени, подойдя к зеленому примерно футов на тридцать. Флёр начинает скандировать и неторопливо выводить палочкой круги. Ремус первый определяет:

– Усыпляющие чары. Если не ошибаюсь, она поет колыбельную Таши.

– Неплохо. Но я действовал лучше.

– Согласен. Твой метод был намного забавнее. Вероятно, она усыпит и часть толпы.

– … а остальные выпадут в осадок от явной скуки. Слушай! Спорю, ей дадут больше очков, чем мне! – заканчиваю я.

– Ты стремился понравиться зрителям, а не судьям. Такую ошибку частенько делал и твой отец.

– Что ты сказал? – язвительно выплевываю я. Его комментарий вкупе с адреналином мне как вожжа под хвост.

Ремус с любопытством на меня смотрит:

– Я всего лишь сказал, что твой отец выбирал такие методы, которые обычно могли насмешить максимальное число людей, и, что гораздо важнее, казавшиеся ему самыми забавными. Джеймс не стремился поразить кого-то сложным заклятьем, хотя, уверяю тебя, он запросто мог это сделать. Твое решение комнаты-загадки было как раз очень в его стиле: громкое, разрушительное и вне всяких границ.

Его слова в некоторой степени успокаивают меня, и я изо всех сил пытаюсь не дать открыть себе рот и не взорваться обличительной речью. Как во время одной из тех дурацких исторических лекций, твержу про себя снова и снова: «Не имеет значения, что он спал с Лили. Я не Джеймс. Никто не мог заставить Лили сделать то, что она не хотела».

– Скажи мне, Гарри: я чем-то тебя оскорбил? Если так, мне бы хотелось воспользоваться возможностью и извиниться, однако я был бы не против узнать, за что мне следует просить прощения.

Ремус всегда был самым «чутким» из нас.

– Я не хочу сейчас об этом разговаривать, Лунатик.

Он замолкает.

– Значит, я чем-то тебя обидел. Тебе станет легче, если ты мне расскажешь.

– Сомневаюсь. Оставим тему.

– Если дело в том, что я не писал летом, прости…

– Нет, не в том. Брось, Люпин, – мой голос приобретает предостерегающие нотки – я чувствую, как во мне вскипает гнев.

– Гарри? Думаю, я заслуживаю ответа.

Вытащив палочку, накладываю знаменитое снейпово Муффлиато.

– Да срать я хотел на то, что, по твоему мнению, ты заслуживаешь. Мы не будем сейчас затрагивать эту тему. Точка.

Люпин переваривает. Уверен, мой гнев кажется ему крайне неожиданным и совершенно необоснованным.

– Гарри, процесс взросления включает в себя способность…

– К чему? Взгляните-ка в глаза человеку, который спал с Лили Поттер и действует теперь так, как будто ничего не было! – наверное, это худший вариант развития событий, но какого черта!

– Откуда ты…

Снова обрываю его.

– По крайней мере, ты не пытаешься этого отрицать. Вон отсюда, Люпин! Немедленно!

Он вылетает из палатки, как будто за ним гонятся черти. Даю себе мысленный подзатыльник за то, что поддался порыву. Я ведь сейчас просто пнул его по яйцам за то, что он когда-то сделал в 1981-ом. Наверняка ему часто вспоминается этот день, а я слишком хорошо знаю о его самоедстве. В душе Ремус Люпин – хороший человек. Дамблдор – отличный пример в плане того, что хороший человек не обязательно совершенен.

Следовало бы оставить все в прошлом, но я не могу.

Несмотря на преимущества, полученные благодаря воспоминаниям, мое тело – тело подростка, которого одолевают гормоны. Поразмышляв, не пойти ли за ним следом, я все-таки остаюсь на месте, наблюдая за тем, как на седьмой минуте Флёр завершает свои усыпляющие чары. Она плавно двигается вперед, намереваясь забрать свой приз.

Дракон, громко всхрапнув, выпускает из ноздрей струю пламени. Огонь поджигает мантию на правой руке и наверняка оставляет ожог. Она вскрикивает, и её изящный отход превращается в бегство от пробуждающегося дракона, пока он ещё не пришел в себя окончательно.

Рядом с палаткой она останавливается и сбивает пламя с рукава. Несколько раз на турнире я видел у неё на лице подобный взгляд, сердитый и расстроенный. Значит, она недовольна своей работой.

– Отлично сделано, – говорю я. – Конец несколько снизит общий результат, но, думаю, ты будешь первой. Пойдем, наложим бальзам на руку, пока мадам Помфри тебя проверит.

Запрыгивая на диагностический стол и отдаваясь в милосердные руки Поппи, она что-то бурчит себе под нос. Взглянув на меня, медсестра спрашивает: