Тигерстет крепко пожал нам руки и сказал, что он сожалеет о том, что ему не придется служить в дальнейшем с нами. При этом он добавил:

— Вам нелегко будет найти другую работу; во Владивостоке на берегу немало безработных штурманов, но ваш поступок моряки поймут правильно!

Получив расчет, Комров и я выехали через Токио и Цуругу во Владивосток. В начале марта мы были в родном порту.

Фохт порекомендовал мне обратиться к начальнику гидрографической экспедиции генералу М. Е. Жданко, которому он доложил о моих астрономических наблюдениях в заливе Рекинском. При этом, очевидно желая меня как-то подбодрить, Фохт сказал, что Жданко помнит меня по учебному судну «Надежда».

М. Е. Жданко принял меня очень доброжелательно. Разговор состоялся короткий — он не любил терять времени. У него работали человек десять, окончивших нашу мореходку. Жданко подбирал трудолюбивых, дисциплинированных людей и создавал им хорошие условия для работы. Несмотря на молодость, они именовались помощниками начальника экспедиции, носили по три золотые нашивки на рукавах, как старшие помощники на судах торгового флота, и кортик. Жалование эти молодые люди получали весьма приличное, в пределах ста рублей (на «Дежневе» в должности второго помощника капитана я получал всего семьдесят рублей). Вот такую должность мне и предложил Жданко.

Это было очень лестно в моем возрасте и выгодно с материальной точки зрения. Я горячо поблагодарил генерала, но сказал, что принять его предложение не могу, так как Неупокоев настаивал на моем обязательном плавании на судах торгового флота. В гидрографической же экспедиции постепенно я перейду на береговую работу, поскольку гидрографические партии даже летом заняты описанием побережья Камчатки и Охотского моря.

— Решайте, как находите лучшим для себя, — сказал Жданко. — Если вам не удастся устроиться плавать, вы всегда можете прийти к нам.

— Хочу попробовать попасть в Добровольный флот, — сказал я. — А за внимание еще раз благодарю.

Добровольный флот был создан в 1878 году. В его составе были первоклассные суда, совершавшие регулярные рейсы на Черное море, в порты Японии и Китая, а также в Западную Европу и США. Экипажи состояли из высококвалифицированных специалистов, возглавляли их опытные капитаны.

Через несколько дней меня принял исполняющий обязанности управляющего Добровольного флота М. С. Кузьменко, к которому я пришел с рекомендательным письмом от Фохта. М. С. Кузьменко был из капитанов Доброфлота, среди моряков он слыл требовательным и весьма неприветливым человеком. Большого роста, с черной шевелюрой и по-казацки отвислыми усами, он внешностью очень напоминал известного в свое время английского генерала Китченера.

Я пришел в форме, которую носил на «Дежневе». Он осмотрел меня, из-под усов мелькнула ироническая улыбка. Прочитав письмо Фохта, он спросил:

— А сколько вам лет, молодой человек?

— Почти двадцать один.

— Вы имеете диплом штурмана малого плавания?

— Нет еще, мне исполнится двадцать один год только в июле.

Кузьменко помолчал, потом посмотрел на меня и в каком-то раздумье произнес:

— У нас нет сейчас вакансии штурманского ученика, а кроме того, мы имеем несколько заявлений от судоводителей с дипломами. Но о вас очень хорошо отзываются Жданко и Фохт. Да, кстати, а почему вас и старшего помощника, как его…, не помню…

— Комров, — сказал я.

— Да, да, Комрова, уволили с «Дежнева»? Что там случилось?

— Нас списали с судна за отказ снять портрет Неупокоева, висевший в кают-компании. А Владимир Константинович был нашим наставником.

— Да, я знал его лично, замечательный был человек. Ну, что ж, я постараюсь помочь вам. Подождите немного, — он помолчал и добавил, — у вас есть, где пока пожить?

— Нет, но я поеду к родителям, навещу их.

— Хорошо. Тогда напишите на заявлении свой адрес, я извещу вас. До свидания.

Через несколько дней, распрощавшись с друзьями, я отправился к родным, рассчитывая на сбережения после плавания на «Дежневе» прожить с ними все лето.

Но не прошло и пяти дней, как я получил телеграмму: «Немедленно явитесь назначения». Это было для меня настолько невероятным, что я перечитывал телеграмму много раз и с нетерпением ожидал поезда на Владивосток, который ходил тогда один раз в сутки.

Мечта о дальних странах становилась явью. Кузьменко почему-то теперь казался мне уже не генералом Китченером, а Тарасом Бульбой…

Второго апреля 1913 года я явился к заведующему наймом и увольнением личного состава Добровольного флота Колмогорову и с нетерпением ожидал от него разъяснения, на каком же судне мне предложат плавать. Но Колмогоров сказал, что ему неизвестно решение Кузьменко и направил меня к нему. Взволнованный, я пошел к кабинету управляющего, опасаясь, что вызван по какому-то недоразумению. Я постучал в дубовую дверь.