Он встряхнулся, как бы физически избавляясь от угрызений совести и сомнений и отдаваясь во власть пьянящей радости, потом, окрыленный предвкушениями, повернулся туда, где на краю печального покинутого лагеря ждал его сержант Черут.

— Когда ты улыбаешься, от твоего вида дети плачут, — сказал ему Зуга, — но когда хмуришься… Что тревожит тебя, о великий охотник на слонов?

Маленький готтентот печально указал на тяжелый оловянный ящик, в котором лежали парадный мундир и шляпа Зуги.

— Ни слова больше, сержант, — предостерег Зуга.

— Но носильщики жалуются, нести его в такую даль…

— И понесут к воротам преисподней, если я прикажу. Сафари! — Майор повысил голос, все еще пребывая в радостном возбуждении. — Мы выступаем!

Для Зуги не было неожиданностью, что между местоположением, которое путем наблюдений за небесными светилами определял его отец, и тем, что он вычислял сам, неизбежны большие расхождения. Несколько секунд ошибки хронометра могут дать разницу во много километров.

Поэтому он с подозрением относился к ориентирам на местности, которые встречал в пути, хотя они с невероятной точностью соответствовали наброскам карт в дневниках отца.

Тем не менее, открывая в каждодневном переходе страну, до мелочей совпадающую с описаниями Фуллера Баллантайна, Зуга все больше проникался уверенностью, что Умлимо и разрушенный город существуют на самом деле и находятся всего в нескольких днях пути отсюда.

Вокруг расстилалась очень красивая страна. Они спускались на юго-запад по постепенно снижающемуся плоскогорью, и воздух с каждым днем становился все более жарким. Долгий сухой сезон близился к концу, увядшие саванны золотились цветом спелой пшеницы, а листья деревьев окрасились сотней разных оттенков, от сливово-красного до нежного абрикосового. Многие деревья скинули листву и вздымали к небу уродливые артритичные члены, словно вымаливая милосердный дождь.

Каждый день на небе громоздились грозовые тучи. Высокие башни кучевых облаков переливались пурпурными и свинцово-синими отблесками, угрожая пролиться дождями, но их угрозы ни к чему не приводили, лишь бормотал гром вдали да по вечерам над горизонтом вспыхивала молния, словно далеко на востоке схватились в битве два могучих войска.

Звери целыми стадами стягивались на водопой к последним оставшимся водоемам — самым глубоким речным лужам и самым мощным источникам, люди шли по чудесной стране, полной диких животных.

В одном из стад Зуга насчитал тридцать два жирафа, от матерого самца, почти черного от старости, чья длинная шея поднималась выше деревьев, листвой которых он питался, до светло-бежевых пятнистых детенышей с непропорционально длинными ногами. Они ускакали прочь медленным, вразвалочку, галопом, задрав длинные хвосты с кисточками на конце.

На каждой поляне обитала семья носорогов. Самки с длинным изящным рогом гнали детенышей впереди себя, подталкивая в бока легким касанием рога. Стада капских буйволов в тысячу голов сплошной черной лавиной текли по лесным прогалинам, курясь светлой пылью, как лава действующего вулкана.

И слоны. Не было ни дня, чтобы они не наткнулись на свежий след. По лесу проходили настоящие дороги, слоны валили высокие деревья или оставляли их стоять, но сдирали всю кору, и голые стволы истекали живым соком. Земля под ними была усыпана изжеванными ветками и пучками сорванных, только начинающих вянуть листьев, огромные кучи волокнистого помета вздымались, как монументы прошествовавшему стаду громадных серых зверей, в них с азартом рылись бабуины и толстые коричневые фазаны, ища полупереваренные дикие орехи и другие лакомые кусочки.

У Зуги не было сил сопротивляться, когда Ян Черут поднимал голову от следа и произносил:

— Большой слон, тяжело ступает на переднюю ногу. Хорошие клыки, клянусь добродетелью моей сестры.

— Товар, который проспорили и потеряли много лет назад, — сухо заметил Зуга. — Но мы все равно пойдем.

Почти каждый вечер они отпиливали клыки и, зарыв их в землю, относили кровоточащее сердце туда, где ждали носильщики. Два человека несли на шесте двадцатикилограммовый кусок мяса — пиршество для целого отряда. Из-за охоты они продвигались медленно и не всегда по прямой, но Зуга постоянно замечал на местности приметы, описанные отцом.

Наконец, зная, что цель близка, Зуга поборол соблазн поохотиться и впервые отказался пойти по свежему следу трех больших слонов. Ян Черут был горько разочарован.

— Никогда не бросай хорошего слона и разогретую женщину, — меланхолично поучал он. — Неизвестно, когда встретишь следующих.

Ян Черут еще не знал о новой цели их похода, и поведение Зуги озадачило его. Зуга частенько ловил на себе лукавый взгляд живых узких глаз, но готтентот дипломатично избегал прямых вопросов и в ответ на приказ майора оставить свежий след лишь тихонько поворчал. Они пошли дальше.