— Привыкать и жить дальше. Вы любили его не за две руки и красивую внешность, наверно было что-то еще?

— Было. Но теперь… Я не знаю, я не могу. Он инвалид на всю жизнь. Как я могу тянуть все на себе?

— Я поговорю с нашим психологом, может быть, он поработает с Вами обоими.

— Вова не согласится. У него характер.

— Он уже согласился. Послушайте, вот говорите все о себе и о себе, но поймите, что вашему мужу в десятки раз хуже, чем вам. Вы его надежда, Вы его якорь в жизни. Через какое-то время можно будет говорить о протезировании. Есть биопротезы, да, это дорого, но ведь возможно. Владимир Сергеевич производит впечатление сильного человека, вместе вы справитесь.

— Вам самой не смешно? Что вы мне сказки рассказываете? Мой муж — инвалид, вы знаете, как жить с инвалидом? Это жизнь? Я жить хочу. Мне всего тридцать два года. И что, всю оставшуюся жизнь я буду ухаживать за ним?

— Нет, он адаптируется, он сможет сам себя обслуживать.

— И все? В слова сам себя обслуживать вы вкладываете полноценную жизнь?

— Я понимаю, вы напуганы.

— Нет, вы не понимаете. Я не думала, что так будет. Иногда мне кажется, что если бы он умер…

— Что вы несете такое?! Его умственные способности не пострадали. Он замечательный, сильный человек. Да как Вы можете?! Как?! — Надя еле сдержала себя, чтобы не наговорить лишнего. А женщина рыдала на диване и заламывала руки.

Надя поставила перед ней коробку с одноразовыми салфетками. Ей стало страшно. Очень - очень тревожно за своего пациента. Не заслужил он такого отношения. Но и осуждать эту женщину она не могла. Действительно, вся ее прошлая счастливая жизнь, которая теперь, оглядываясь назад, представляется именно счастливой, закончилась. И те неурядицы, которые раньше казались проблемами, тоже закончились. А впереди — очень сложный путь. И она не готова ступить на него. Она хочет жить. Не быть рабой больного человека, а просто хочет жить как раньше. Она еще достаточно молода и может выбирать: жить с ним или без его. А как же совесть? С совестью можно договориться и найти себе оправдание. Было бы желание. Можно все.

Мысли опять унеслись к Владу. Он же умел договариваться со своей совестью. Если она у него была, конечно. Сколько женщин он сменил после нее. Двух? Трех? Надя не считала. Ей хватило его одного предательства. Хотя почему она тогда считала, что поступать так с женщинами, которые были до нее, он мог. И она оправдывала его в своих мыслях, а после нее — уже не может. Везде двойные стандарты: как легко осуждать других и оправдывать себя.

Вот она больше никого и не осуждала. Жила и жила. Скучала по сыну и жила дальше. Сменялись пациенты, дни работы и отдыха. Вот и вся жизнь. Ее думы прервал голос Громовой:

— Доктор, а секс?

— Я думаю, что там проблем не будет.

— Как же? Он же без руки?

Надя впала в ступор. Секс с наличием или отсутствием руки — одной руки — у нее никак не ассоциировался.

— Вы приспособитесь. Я не думаю, что именно рука является ведущей в сексе.

— Вы просто не понимаете… — совершенно обреченно ответила Громова. — А машина восстановлению не подлежит, представляете?

— Да, догадываюсь.

— А если бы она была с левым рулем, он бы не пострадал?

— Пострадал, но меньше. Откуда я знаю? Я знаю, что машину разрезали, чтобы достать его. Я не разбираюсь в машинах, все больше в людях.

— Вы о душе?

— Нет, об анатомии.

— Я в суд подала, требую компенсацию. И на лечение.

— Это Ваше право. Если понадобится, я напишу заключение.

— Не выписывайте его. Подержите у себя, я подумаю, может, приду в себя и тогда смогу его забрать. Ему у вас лучше. А у меня дела. Суд, разборки, работа. Подержите?

— Да. Только не ради вас, а ради него.

— Вы не имеете права меня осуждать.

— Я не осуждаю. Вы не готовы менять жизнь. Просто поймите, что жизнь не спрашивает, готовы мы к чему-то или нет, она сама все меняет.

Громова встала и направилась к двери. Надя вышла в коридор и смотрела ей вслед. Нет, она не заглянула в палату. Прошла мимо, утирая слезы.

========== Часть 4 ==========

— Владимир Сергеевич, — Надежда вошла в палату, — я беседовала с вашей женой. Она просит подержать вас здесь на недельку дольше.

— Тем лучше, вы согласились?

— Да.

— Как будете утрясать с начальством?

— Утрясу.

— Значит, у нас с вами будет предостаточно сеансов психотерапии. Начнем?

— Даже не знаю.

— Конечно, вы привыкли резать, а не говорить. Для начала, думаю, нам следует познакомиться. Владимир я, просто Владимир. Можно Вова, если вас не смущает фамильярность и на ты.

— Надежда, Надя.

— Ну, мой возраст секретом не является, а твой?

— Тридцать один. Бальзаковский возраст. Сыну двенадцать.