Шрифт:
Но юность, как июль, кончается,
Иная сласть у губ твоих,
Так вкус наливки отличается
От вкуса ягод наливных.
Ничья жена, ничья любовница,
Июльской памятью живу,
Как перезрелая шелковица,
Готовая упасть в траву.
Прощай, июль, ты в прошлом вроде бы,
Но в пыль, уткнувшись головой,
В моем провинциальном городе
Лежит жара на мостовой.
***
Герману Донхину
Мы росли во дворе, где, играя, учились жить.
Только в этой поре мы умели жить, как играть.
Главным принципом было:
Не трусить, не врать, лежачихне бить
И своих не сдавать.
Наши мальчики стали чужими мужьями,
Обрели солидность и брюшка излишек,
Наши девочки сыновей нарожали
И назвали их именами соседских мальчишек.
И бросала нас жизнь, и ломала, да не сломала,
Нашим детям в разных дворах и странах доводилось играть,
В своем старом дворе мы бываем нечасто и мало,
Но мы помним: лежачихне бить и своих не сдавать.
Что за странную моду, ребята, мы со временем взяли:
Все бежим, все торопимся - где тут играть и гулять.
Врать не буду, что все мы навеки остались друзьями,
Просто память о детстве пожизненно с нами.
Пацаны, выходите во двор хоть на велике погонять!
Самохарактеристика
Это мы - одинаковые и разные,
Человеко- и зверообразные,
Травоядные, хищники, вегетарианцы,
Благородные рыцари и отпетые мерзавцы,
Писатели и читатели,
Гении и злодеи,
Святые и грешные,
Несчастные, счастливые,
Везунчики, неудачники,
Простые и сложные -
Кому мы нужны такие?
Это ты - отдельно стоящая особь,
Словно ветка сакуры, привитая на кактус,
Ты - отвратительный, обаятельный,
Омерзительный, притягательный,
Ты - принц трущоб
Или бомж королевской крови,
В горностаевой мантии, в рубище,
Обожаемый мной, но не любящий
Ни меня, ни себя, никого -
Ты не мой, ты чужой, ты единственный,
Но мне нужен именно ты.
Это я.
Я - унесенная ветром,
Я - парящая в облаках,
Я - бегущая по волнам.
Я - поющая в терновнике
О тебе. Без тебя. Для тебя...
Тебе это надо?..
ОАЗИСЫ
***
Уныл пейзаж сухой пустыни,
Где каждый стебелек зачах,
И лишь верблюды цвета дыни
Со скорбью мировой в очах
Бредут по дюнам и барханам
Без цели, так, куда-нибудь.
Тысячелетним караванам
Лишь Бог указывает путь.
И из никуда и в ниоткуда
Плетутся древние верблюды,
Прикрыв печальные глаза,
И дремлет старый караванщик,
Бесстыжий жулик и обманщик,
Прохвост и проходимец жуткий,
А серебро и бирюза
Звенят, звенят в его хурджунах.
Негромко шлепают копыта,
Бредет усталый караван -
Не то он блажь, не то мираж,
Не то туман, не то обман,
И тайна времени сокрыта
Там, где кончается пейзаж,
Непостижимый от бездушья.
Пленер реальности лишен,
Как будто бы вселенской сушью
До дна времен опустошен.
Лишь изредка мелькнет тушканчик,
И будто тень, скользнет гюрза,
И вечно дремлет караванщик,
Стареет в кольцах бирюза...
Вот так в ночных кошмарных снах
Мне виделся конец Вселенной -
Пейзажем в выжженных тонах
И с чахлой пальмой непременной.
***
Асе Хорошко
Я приближаюсь, голову накрыв
Простым платком из тонкой ткани белой,
Чтобы коснуться пальцами несмело
Чужих молитв, в веках окаменелых,
Смиряя сердца горестный порыв.