Она оказалась в туннеле, с огромной скоростью неслась куда-то в темноту, а по сторонам крутились и гудели огромные черные колеса, и тут весь мир сотрясся… Она боролась, сражалась с темнотой и ее барабанной дробью, бессильно налетала и сразу куда-то падала. Битва была ужасной. Она пыталась удержать свет, свой разум, контроль над собой и кричала внутри себя, когда все это стало облетать с нее, будто лепестки… А потом все исчезло, и паники больше не было. Только глубокий и безмолвный ужас в глубине души, перекатывающийся, словно неслышный гром, слишком незнакомый и сильный, чтобы она действительно смогла его почувствовать.

Была полночь, Фейт шла по лесу. Над ее головой вздымались белоснежные деревья, исчезая в иссиня-черном мраке. Ветра не было, но белые листья вздрагивали и перешептывались. Она подняла руку, чтобы отодвинуть низкую листву, и почувствовала, что та сделана из бумаги. Деревья были плоскими и бледными. Острые края папоротника коварно резали ее ладони. Она была не одна. Рядом с ней шел кто-то знакомый. Она слышала шорох листвы под тяжелыми сапогами. По приглушенному вздоху она узнала спутника.

— Дядюшка Майлз, — громко сказала он. — Дядюшка Майлз, зачем мы здесь?

— Все к лучшему, — был ответ. — К лучшему. — Его голос казался незнакомым. Слабый и монотонный, он напоминал голос лунатика.

— Я знаю это место! — Фейт мучительно пыталась понять, но испытала при этом не облегчение, а неловкость. — Нам нельзя здесь быть! Зачем ты привел нас сюда? — Уголком глаза она углядела лилового цвета пальто дядюшки. В неверном свете луны он был виден лишь урывками.

— Они обещали мне… — пробормотал дядюшка Майлз.

— Кто? Что они тебе обещали? — Фейт повернулась лицом к дяде и обнаружила, что не может его рассмотреть. Он был плоским, абсолютно плоским, и сбоку было видно, что он тонкий, как лист бумаги.

— Коллеги из Королевской академии смеются надо мной, — простонала плоская фигура. — Я слышу их. В клубах. «Старина Майлз, про него никогда не напишут в газетах, он никогда не прочитает лекцию, в его честь никогда не назовут образец. Следует за своим шурином, как пес». Мне нужно было привезти его сюда. Они попросили меня…

— Что ты имеешь в виду? — Охваченная дурными предчувствиями, Фейт взяла дядюшку за рукав и повернула лицом к себе.

Его глаза были неровными пятнами, нарисованными черной тушью, рот — улыбающимся мазком. Неверный лунный свет поблескивал на его неуклюжих пальцах-сосисках и грубых узорах, украшавших его жилет. С ног до головы это был оживший детский рисунок, который вдруг наклонился, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Им нужен был Эразмус, — проговорил изгибающийся чернильный рот. — Вечно им нужен только Эразмус…

— Им? Кого ты имеешь в виду? — Фейт крепче сжала руку дяди и, к своему ужасу, почувствовала, как та сминается под ее ладонью.

Она отпустила его и отступила на шаг, и тут ее дядя зашипел. Его длинные тонкие руки потянулись к ней, одна из них теперь была мятой и деформированной.

— Скажи мне! — Фейт ударила его с яростью, порожденной страхом. Удар пришелся по плечу. К ней наклонилась огромная бумажная голова, и она хлестнула по ней, проделав дыру от глаза до щеки.

— Вечно Эразмус, — прошипел он. — Вот я и привез его к ним.

Жуткий и бесформенный, дядюшка качался перед ней, и Фейт наносила удары снова и снова, разрывая его на части. Фрагменты дядюшки Майлза летали в воздухе, как снежинки. В конце концов остался только бумажный рот, порхавший, словно бабочка, продолжая издавать унылые звуки. Она поймала его, сильно зажала пальцами и растянула в тонкую линию, чуть не порвав.

— Что ты наделал? — спросила она.

— Они обещали, что я смогу принять участие в раскопках, — заныл рот. — Мое имя напечатают в газете. Наконец-то я получу признание! Но только если смогу убедить Эразмуса приехать. До этого он уже отказал им. Уговорить его было трудно… но потом разразился скандал. Я узрел свой шанс. Вейн — мой шанс.

— Ты нас использовал! — воскликнула Фейт. — Ты привез нас сюда в корыстных целях! Ты просто хотел попасть на раскопки! Почему они настаивали, чтобы отец приехал? Почему?

Но она слишком сильно тянула гримасничающий рот, и он порвался. В отчаянии поглядев по сторонам, Фейт в отдалении увидела еще один знакомый силуэт, наполнивший ее горячей пульсирующей болью, но она не могла вспомнить почему.

— Отец! — позвала она и побежала по бумажному лесу вдогонку за ускользающим силуэтом.