Фейт уставилась на нее, раскрыв рот. Наконец-то она начала понимать, почему мать солгала о месте, где обнаружили тело, и зачем дядя требовал передать ему отцовское имущество.

— Но… почему мы должны страдать? Это жестоко и бессмысленно!

— Мир жесток и бессмыслен, — горько ответила Миртл. — Так поступают всегда в случае самоубийства, делая исключение только для душевнобольных. Думаю, уже слишком поздно менять показания и объявлять твоего отца сумасшедшим. Кроме того, это может нанести тебе вред в будущем, если все буду думать, что в твоих жилах течет кровь сумасшедшего.

— Ты ничего не говорила мне об этом. — Фейт ощупала место пощечины. От нее скрывали правду, и ей же попало за то, что она ее не знала.

— Проблем было довольно и без того, чтобы рассказывать тебе, что с нами сделал твой драгоценный отец.

— Как ты смеешь так о нем говорить! — Фейт вспыхнула от злости. — Он никогда не бросал нас! Его ударили! Это убийство!

— Что ты несешь? — Голос Миртл был тихим и утомленным.

— Я пыталась сказать тебе, но ты не слушала! Его убили в лощине. Ударили сзади. А потом отвезли в тачке к обрыву и сбросили.

— Что? Кто? — Миртл недоверчиво нахмурилась.

— Какая тебе разница? — закричала Фейт. Она зашла слишком далеко, чтобы остановиться. — Отец умер, а все, что тебя волнует, — платья, побрякушки и заигрывания! Ты даже не стала ждать, пока его похоронят! Я видела тебя! Я видела тебя с доктором Джеклерсом, когда тело отца лежало на ковре!

— Как ты смеешь! — Голос Миртл больше не был нежным. Он был громким и резким, как шипение разъяренной кошки. — Ты думаешь, я это делала из тщеславия? Я боролась за выживание нашей семьи, и единственное оружие, которое у меня есть, — это внешность! Мне было нужно, чтобы доктор Джеклерс объявил смерть твоего отца несчастным случаем. Мне было нужно, чтобы мистер Клэй изменил фотографию и мы могли использовать ее, чтобы рассеять слухи в Англии. Так что я строила из себя богатую хорошенькую вдову, рассчитывающую на них и благодарную настолько, чтобы, может быть, однажды выйти за кого-то из них замуж. Это война, Фейт! Женщины находятся на поле сражения, как и мужчины. У нас нет оружия, и наша борьба незаметна. Но мы должны сражаться или погибнем.

Лицо Фейт горело. Она впервые слышала, чтобы мать говорила с ней начистоту, без жеманства. Ее голос был резким и некрасивым.

— Ты отвратительна, — сказала Фейт, вздрогнув. Она бы хотела, чтобы ее слова были правдой, но увы.

На секунду Миртл опешила, будто ее ударили, но потом гнев снова взял верх.

— Я тебя не узнаю! — Мать смотрела на Фейт так, будто у той выросли рога. — Откуда эта злость? Я так старалась, воспитывая тебя, Фейт, но ты никогда не понимала меня по-настоящему. Это все равно что говорить с лунатиком…

— Я всегда бодрствовала! — перебила Фейт. — И всегда была злой!

— Ты кричишь на меня! — Нижняя губа Миртл задрожала, и не только от гнева. — Ты в точности как твой отец…

— Да! — завопила Фейт. — Да! Я как он, а не как ты! Я вся в него и совсем не похожа на тебя! — С этими словами она развернулась и выбежала из комнаты, пытаясь поскорее забыть слова матери.

«Ты отвратительна». Фейт зажала уши, бегом поднимаясь по лестнице и пытаясь выбросить эти слова из головы. Это и правда так, сказала себе она. Миртл заслужила. Но она все время вспоминала обиженный взгляд матери. Боль в ее глазах напомнила Фейт о том, как у нее самой сердце рвалось на части в библиотеке во время разговора с отцом. Да, Миртл сражалась грязными средствами, но она боролась за выживание семьи. Как Фейт могла упрекать ее в безнравственности? Ведь ее собственные поступки уже привели к тому, что пострадали люди.

Она навострила уши. Из детской Говарда доносились слабые шорохи и поскребывания. Она поднялась на лестничную площадку, повернула ручку двери, ведущей в дневную детскую, и услышала внутри шарканье и топот. Когда она вошла, комната казалась пустой. Под столом валялась тетрадь Говарда. Брошенный карандаш катился по полу.

— Говард? — окликнула Фейт. Она не хотела переходить в ночную детскую, на случай если он выбежит из укрытия и выскочит в холл за ее спиной. — Выходи, Говард!

Тишина.

— Говард, я достаю театр! — Ее осенило вдохновение. Она устроилась на полу и вытащила игрушечный театр из коробки.

Что-то скрипнуло, и в дверях ночной детской появилась маленькая фигурка мрачного заплаканного Говарда.

— Ах вот ты где, — Фейт облегченно вздохнула.

Говард бочком вошел в комнату с унылым видом, явно ожидая, что его будут бранить.

— Почему все кричат? — спросил он.

— Не обращай внимания, Говард. — Фейт сама едва слышала свой голос.

Когда Говард опустился рядом с ней на колени, прислонившись к ее боку, она обняла его.

— Говард, — ласково произнесла она, — нам нужно поговорить о пистолете.

Говард спрятал лицо в ее рукаве и отрицательно покачал головой.

— Не-е-е-ет! — был его приглушенный ответ. — Нет-нет-нет-нет! Он мне нужен! — Снова показалось его личико с блестевшими от безысходности глазами. — Покажи спектакль, Фейт!

Фейт взглянула на маленькую сцену, и силы внезапно оставили ее. Она действительно хотела порадовать Говарда, но, глядя на декорации с деревьями цвета слоновой кости, она могла думать только об огромной ладони, которая искала ее, пока она пряталась. Мертвый глаз нарисованной луны завораживал. Она внезапно почувствовала растущий ужас.