Церковь зорко следила за тем, чтобы никто не помышлял отступить от религиозных догматов, стремилась к тому, чтобы христианские представления вошли в плоть и кровь каждого человека. И горе было тому, кто осмеливался думать по-иному. Французский писатель Анатоль Франс справедливо замечал, что в те мрачные годы «счастливому единодушию паствы несомненно способствовало также обыкновение… немедленно сжигать каждого инакомыслящего».

И все же свет мысли до конца не погас. Даже в этот период он пробивался в непроглядной ночи: ничто не могло остановить естественного стремления человека к познанию мира. В обстановке разгула религиозной нетерпимости находились смельчаки, бросавшие вызов застою и косности, стремившиеся разорвать цепи, в которые церковь пыталась заковать свободную мысль.

Среди них был францисканский монах Роджер Бэкон…

Слухи о таинственной башне ползли самые разные. Говорили всякое. Одни, оглядываясь по сторонам, нашептывали, будто в этой самой башне монах-чернокнижник по ночам занимается колдовством, вызывает дьявола и ведет с ним беседы. Не зря же в башенном окошке до утра не гаснет свет. Другие передавали, тоже шепотом, что дело тут не в колдовстве. Монах по ночам варит в своих ретортах золото, но, конечно же, с помощью сатаны. А кое-кто высказывал мысль, что золото тут ни при чем, что в монастырской башне он приготовляет колдовское зелье, чтобы потом спаивать доверчивых людей.

Слухи ползли по Оксфорду, передавались из уст в уста, и суеверные жители города стали с опаской поглядывать на францисканский монастырь, а башню обходить стороной, чтобы не навлечь на себя беды.

То было время расцвета невежества и суеверий, которые насаждались церковью. Вера в дьявола и в колдовство, нечистую силу и злых духов прочно укоренилась в сознании людей, стала неотъемлемой частью жизни.

Слухи о таинственной башне дошли до генерала ордена францисканцев Бонавентуры. Генерал повелел вызвать к нему монаха, возмутившего спокойствие горожан.

Он знал этого монаха, которого именовали братом Роджером. Знал давно, с той самой поры, когда этот самый монах испросил разрешения отправиться в Парижский университет, чтобы слушать лекции известных богословов. Брат Роджер имел недурную репутацию. Он отличался незаурядными способностями, усердно занимался богословием, ни в чем предосудительном до той поры замечен не был. Его считали знатоком церковного вероучения и богословских писаний. И когда встал вопрос о его поездке в Париж, начальство не возражало.

В те годы Парижский университет был самым знаменитым из всех университетов Европы. Сюда съезжались известные богословы, чтобы высказать друг другу свои мысли, провести диспут. Здесь читали лекции самые именитые теологи, и поэтому в Париж устремлялись многие тысячи слушателей, чтобы увидеть и послушать ученых мужей.

Просьба брата Роджера не удивила генерала ордена, предшественника Бонавентуры. Что ж, если любознательный монах желает пополнить знания, познакомиться с виднейшими христианскими богословами, подобное стремление следует поощрять. Церкви, и францисканскому ордену в частности, нужны люди, досконально знающие христианское вероучение, умеющие вступить в ученый диспут, отстоять свою веру от нападок разного рода толкователей священного писания, впадающих в ересь.

А такое случалось. Не часто, но случалось. Находились люди, которые были заражены еретическим учением арабского философа Аверроэса, доказывавшего вечность и несотворимость материи и отрицавшего бессмертие души. Поразительно, что взгляды Аверроэса, исповедовавшего мусульманскую веру, разделяли и некоторые христиане.

Церковь должна была принять решительные меры, чтобы пресечь распространение еретических суждений. В начале XIII столетия церковный суд в Париже предал сожжению десять священнослужителей, разделявших крамольное учение Аверроэса. Это, казалось, должно было устрашить еретиков. Но к сожалению, они не перевелись, и церковникам приходилось быть все время начеку, чтобы не допустить дальнейшего распространения ереси.

Да, церкви нужны были люди, умеющие отстоять христианские догматы. Потому руководители ордена и благословили брата Роджера на поездку в Париж. Но едва монах, высказав слова благодарности, покинул покои генерала, тот отдал распоряжение зорко следить за братом Роджером и доносить о его поведении. С этой минуты монах оказался под неусыпным оком шпионов, следивших за каждым его шагом.

Вскоре генерал ордена стал получать сведения о поведении брата Роджера. Ему сообщали, что по прибытии в Париж он с головой окунулся в университетскую жизнь: не пропускал ни одной лекции, посещал богословские диспуты, все свободное время проводил в библиотеке, где штудировал труды древних философов и современных теологов. В общем, он проявлял рвение в учебе, что вызвало похвалу тех, кто возлагал на него надежды.

Однако доносили генералу ордена и иное, что заставило его насторожиться. Брат Роджер порой начинал вести такие речи, которые можно было услышать лишь из уст самых дерзких еретиков и вольнодумцев. Диспуты богословов он не раз называл словоблудием. Речи духовных отцов, заявлял он, не стоят и жалкого гроша, ибо в них есть лишь словесная шелуха и нет никакой сердцевины.

За такие речи дерзкого монаха можно было бы и призвать к ответу. Но генерал ордена не стал прибегать к крайним мерам. Брат Роджер ему положительно нравился: он умен, образован, усерден, любознателен. Таких немного было среди монастырской братии.