Шрифт:
Их было пятеро, пятеро здоровых сильных молодых бродяг. Их не смущали никакие моральные обязательства, никакие душевные сомнения, потому что они и знать не знали, и ведать не ведали таких заумных сложностей. Просто перед ними появилось женское существо, пусть уродливое, но им же не влюбляться, правильно? — и, значит, надо брать от жизни, что можно…
Нюшкины тряпки мигом были сорваны прочь. Перед пятеркой изнывавших от похоти мужиков стояла нагая стройная детская еще фигурка, и главарь восторженно вякнул: "Ну, кайф!"
И — понеслось…
Её насиловали всеми доступными способами — она молчала, не сопротивляясь. В её голове билась одна-единственная мысль: "Только бы не били больше дядю Егора!.." А старый солдат, зажмурившись, обливался слезами, заткнув уши пальцами, и горестно повторял одно: "Малышка, зачем ты вернулась?! Малышка, зачем?!"
Утром, на рассвете, едва живую девочку загнали в речку — "ополоснуться, охладиться". А когда она, посиневшая, вмиг продрогшая, вышла на берег, гундосый, здесь же, на берегу, поставил ее, обнаженную, на колени, расстегнул штаны и скомандовал: "На-ка, возьми!"
И всплыло в памяти мгновенное — подвал, мальчишки — бывшие друзья… Только сейчас у нее уже нет зубов, и ничего больше она сделать не сможет… Стоя на коленях, она беспомощно оглянулась. Помощи ждать было неоткуда. Она не могла видеть, как из-за спин окруживших ее подонков медленно приближается к ним с топором в руке старый солдат, дядя Егор, собравший в кулак перед своим смертным часом последние силы. И когда она, зажмурившись, покорно открыла рот, подошедший сзади старик, размахнувшись, изо всех сил хватил топором по голове гундосого который брякнулся наземь без единого звука. Тут же, около него, по-прежнему сжимая в руке топор, упал бездыханный дядя Егор. Оставшиеся в живых черные, потрясенно застыли на месте, а потом, не сговариваясь, кинулись врассыпную…
Девочка долго потом пыталась вспомнить, да так и не смогла, как это ей удалось освободиться от рухнувшего на нее мертвого насильника, как она искала разбросанную по берегу свою одежду, как стояла на коленях у трупа дяди Егора, тщетно пытаясь услышать хотя бы шорох работающего сердца — нет, дядя Егор был мёртв, и это было для нее поистине вселенской катастрофой.
Но, в каком бы горе ни пребывала она, Нюша всё же сумела сообразить, что помочь дяде Егору она ничем не сможет, и значит, надо ей отсюда подобру-поздорову убираться, пока не поздно. Дядя Егор успел внушить ей, что с милицией лучше всего ни по плохим, ни по хорошим поводам не встречаться. И, облившись слезами, она вынуждена была уйти с этого страшного места, где навсегда остался последний в ее жизни человек, искренне и бескорыстно любивший её — дед, дядя Егор…
Вот о ком написала бы она книгу, стань она вдруг каким-либо чудом писательницей!
Глава 6
А как же Нюшкины родители? — давно уже, наверное, задается этим вопросом дотошный читатель. — Как же так, двенадцатилетняя девочка, пережившая невероятную трагедию, едва выжившая после страшной травмы, уходит из дома неизвестно куда… и — что? — родители ее не ищут?
Не всё так просто обстояло на самом деле. Когда Аня ушла от Натальи Владимировны, якобы, домой, эта женщина, всей душой пережившая свалившуюся на девочку трагедию, интуитивно почувствовала, что здесь что-то не в порядке. Поздно вечером, часа через четыре после Аниного ухода, она-таки, не выдержав, от-правилась к Аниным родителям. И точно: они и понятия никакого не имели, куда ушла их дочь.
— Странно, — развела руками Анина мать, — мы же договаривались с вами, что сегодня она придет домой. Мы с отцом решили не заострять внимание на случившемся, думаем, пусть она сама придет домой, будто ничего и не было. А она, вон что, опять что-то придумала….
— Да что ты хочешь, мать, — буркнул ее муж, упоенно возившийся в углу прихожей с какими-то автомобильными запчастями, — порченая девка — уже не человек, что хочешь мне говори. Сука — она сука и есть!
— Господи, да что такое вы говорите! — недоумённо воскликнула Наталья Владимировна. — Вы хоть отдаете себе отчет, что она бедная девочка, пережила?!
— А, — махнул рукой отец, — известное дело, сучка не захочет — кобель не вскочет! Один позор нам теперь с матерью, поди вот, объясняй людям, что с ней, бедной, приключилось!
Наталья Владимировна, полагая, что она что-то не понимает, ослышалась, может быть, растерянно переспросила:
— Вам — позор?
— Конечно! — энергично поддержала мужа Анина мать и злобно сощурилась. — Сначала, когда всё это случилось, мы с отцом уж так переживали, так переживали… А потом, когда к вам-то пришли она лежит, смотрит, как… — мать долго не могла найти подходящего слова… — как гадюка! Как будто весь мир перед ней, бедной, виноват. А кругом сама виновата, не надо было за пацанами шастать, приключений искать!
Наталья Владимировна потерянно молчала. Что же это за люди такие, Анины родители? И о чём с ними говорить? Но ведь девочку-то всё-таки нужно искать…
Договорились на том, что утром мать всё-таки пойдет в милицию и объявит розыск.
Несколько месяцев милиция безрезультатно искала пропавшую несовершеннолетнюю девочку, тем более, что мать, опасаясь возможных осложнений, сказала, что девочка незадолго до исчезновения упала, катаясь на велосипеде, и сейчас у нее на лице свежие шрамы. И естественно, милиция искала девочку со шрамами на лице, но не вконец изуродованное юное беззубое создание…