– Идеально!

– Что ты делаешь? – спросил Эдвард, когда я пересекла комнату, чтобы включить его.

Первое, что зазвучало, оказалось рок-композиция Чертовых Сестричек под названием Амортенция. Я быстро сменила волну, пытаясь найти что-нибудь лиричное. Следующая найденная мной станция вещала йодль. Я снова сменила волну, остановившись, когда мягкая, акустическая мелодия наполнила комнату. После прибавления громкости я развернулась к Эдварду.

Он широко улыбался в настоящее время, качая головой.

– Ты только что развернулась на сто восемьдесят градусов. Я чувствую, будто попал в параллельное измерение.

Я поморщилась; я была на самом деле так плоха?

Я подошла туда, где он стоял, готовая попросить его снова пригласить меня. Однако он поднял палец, когда я собиралась положить руку ему на плечо, отошел и закрыл глаза. Прошло только три секунды, когда он открыл их, повернув голову к северной стене.

Возле нее стоял богатый резной шкаф из черного дерева. Дизайн в виде виноградных лоз вился вдоль створок, каждый листик отличался по размеру и форме.

Эдвард подошел к нему, открыв две большие дверцы, и достал небольшую кучку сложенной одежды.

– Подходяще, - произнес он, подавая мне безразмерную футболку и пару спортивных штанов. Я широко улыбнулась, когда взяла их.

Он отвернулся от меня, когда я пошла переодеваться, изображая джентльмена, как обычно. Единственная причина, почему я не стала комментировать это, потому что я знала, как легко мы вдвоем могли увлечься. Я бы не стала беспокоиться, если бы он решил подсмотреть. Это не было бы первым разом, когда он увидел бы меня в нижнем белье, но мы были только вдвоем здесь этим вечером, и искушение было бы просто невыносимым.

Я повесила на вешалку свое платье, в то время как Эдвард сменил собственный наряд. Ему потребовалось меньше пяти секунд. Когда я обернулась назад, чтобы посмотреть на него, он уже был одет в серые штаны, как у меня, и белую майку.

Переложив шарик Ньютона в карман своей пижамы, я медленно подошла к нему, вложив свою ладонь в его, а другую руку положив ему на плечо.

Комната решила, что пришло время для приглушенного света, как обычно, чтобы создать нам романтическую атмосферу. Свечи в люстре над нашими головами потухли в тот же миг, так что остались только отблески пламени и свет нескольких небольших свечей.

Эдвард и я закружились в такт музыке, изящно меняя движения с каждой последующей песней. Я не чувствовала необходимости говорить, пока мы танцевали; я была слишком занята, восхищаясь его красотой, чтобы пытаться сформулировать предложения.

Я была в таком восторге, что едва слышала слова песен, которые играли. Люди могли петь абсолютно на другом языке, и я не заметила бы этого. Было, однако, нечто, что привлекло мое внимание.

Радио-ведущий зловеще объявил о недавно вышедшем треке Никс: The Immortals (Бессмертные). Он отличался от других их песен, большинство названий которых совершенно очевидно были связаны с магией. Названия, к примеру, включали: Phoenix Love (Любовь Феникса), Unforgivably Cursed (Непростительное проклятье) и Vixen Veela (Сварливая Вейла).

The Immortals была иной; она должна была исполняться на маггловский манер и не должна была, в частности, вызывать сумбур. Она начиналась с запоминающейся скрипичной партии, создавая мелодию для других инструментов, которые, постепенно вливаясь, раскрывали песню. Элфи медленно запел печальным голосом, будто пронзая мое сердце своей выразительной лирикой.

Two ol’ souls are we, lost somewhere in time. / Две древних души – это мы, потерявшиеся где-то во времени.

I travelled through the years for you, / Я путешествовал сквозь года ради тебя,

I walked a lonely line, / Я шел одинокой дорогой,

And all the while, the world was laughing / И все это время мир потешался,

Singing songs of love. / Воспевая песни о любви.

Stars were shining for each other / Звезды сияли для всех других

In the spheres above. / Высоко на небосклоне.

Oh, my darling, where are you? Where are you? / О, моя любимая, где же ты? Где же ты?

Dear beloved, where are you? Where are you? / Дорогая возлюбленная, где же ты? Где же ты?

Suddenly, one day, I spied you in the cold, / Вдруг, однажды, я увидел тебя на холоде,

Staring back through ice and rain, / Смотрящую назад сквозь лед и дождь,

Trapped in Winter’s hold. / Пойманную в зимнюю ловушку.

‘Oh, sweet angel!’ you wept aloud, / “О, милый ангел!” – громко рыдала ты,

Calling out to me, / Взывая ко мне,

‘My heart is caged in sorrow. / “Мое сердце в клетке из скорби.

Won’t you set it free?’ / Не хочешь ли освободить его?”

Oh my darling, I found you. I found you. / О, моя любимая, я нашел тебя. Я нашел тебя.