— Я был помощником адвоката, — сказал рядовой. — Первое, что я усвоил — это конфиденциальность. Сэр, я знаю, как держать рот на замке.

Он еще и знал, как подделать бумаги на пособия для вдов. Если бы он оказался полезным, возможно к нему относились бы лучше.

— Если дело не закроют, — сказал Мерин, — если Комиссариат снова начнет задавать вопросы, просто вспомни, кто подделал все документы на эти выплаты. Я за это отвечать не собираюсь.

— Вам и не придется, сэр, — ответил Харджеон.

— А теперь прочь с глаз моих, — скомандовал Мерин.

Харджеон ненавидел неуважение своего капитана. А еще он презирал это чувство неуважения, которое испытывал сам к себе.

Рядовой отдал капитану честь и покинул кабинет, закрыв за собой люк.

Была уже пятая склянка [1] , время для его обеда в столовой, но у него кишки скрутило в узел и ком застрял в горле. Он спустился на две палубы ниже и срезал путь через вентиляционные отсеки. Харджеон проделывал это уже не одну сотню раз на дюжинах кораблей. Всем хотелось найти укромное место. Не трудно было придумать оправдания за то, что ты находился не там, где нужно, особенно если ты был слишком стар для рядового, но был все еще жив. Особенно, если ты мог изобразить тупицу.

Харджеону нравились жилые палубы, нравился их хаос. Гвардейцы были тут в почете. Все они. Любой из них. А ему нравились женщины. Не такие жесткие, не убийцы вроде Криид или слишком умные, как доктор Курт. Ему нравились грустные, спокойные и одинокие женщины.

Таких женщин он презирал. Даже больше, чем самого себя.

— Это по поводу женщин, — сказала Элодия.

— А что с ними не так? — спросила Тона. — Ты так ничего и не рассказала. Выкладывай уже хоть что-нибудь, если хочешь, чтобы я помогла.

— Всякие мелочи, — ответила Элодия. — Я знаю многих из них. Это жены, подруги и просто женщины рабочие.

— Конечно ты их знаешь, — сказала Тона. — Именно по этой причине они и уважают тебя, приходят к тебе. У тебя есть среди них положение, и ты относишься ко всем как друг. Ты не должна позволять им тебя использовать, Элодия.

— Нет, не в этом дело, — ответила она. — Они обсуждают всякое в основном между собой, но я слышала такое… Такое, что заставило меня забеспокоиться.

— И что же это? — спросила Тона.

— Там много бедных женщин. Они живут сообща и стараются друг за другом присматривать. Но многие женщины в одиночку пытаются воспитать своих детей. У кого-то уже есть взрослые дети в рядах гвардии. Некоторые уже потеряли мужей и детей в кампаниях.

— Так было всегда, — ответила Тона. — Я не знаю, как они справляются, но им всегда приходилось так жить.

— В этом и дело, — парировала Элодия. — Что-то происходит. И они уже не могут сводить концы с концами.

— О чем ты? — спросила Криид.

— Они напуганы. Они прячутся, запираются. Также были и происшествия.

— Они как-то себе навредили? — спросила Тона.

— Об этом и болтают молодые девушки.

— Но это все слухи?

— Женщины болтают всякое, и они все взволнованы. Но что-то точно происходит.

Тона ударила о стол бутылкой амасека.

— В Проливе Избавления было жарко. Мы понесли огромные потери. Половина роты Е погибло. После такого всегда неспокойно.

— Ты думаешь все будет в норме? — спросила Элодия.

— Надеюсь. Но ты не рассказала мне ничего такого, с чем бы я могла обратиться к Гаунту.

Элодия ахнула.

— Нет, я не хочу, чтобы ты это сделала, — произнесла она. — Я просто….

— Я понимаю. Ты волнуешься. Может попробуешь что-нибудь выяснить? Поговори с кем-нибудь из старших. С кем-нибудь из лидеров, если ты их знаешь. И приходи через пару дней.

— Ты уверена? Я не хочу тратить твое время впустую.

— Все равно тут больше нечем заняться. Я схожу с ума до такой степени, что подтягиваюсь от потолка.

— Спасибо, — сказала Элодия.

Руки Харджеона крепко сжали горло Элавии, пока ее губы не стали синими. Он видел, как кожа ее шеи побелела в местах возле его пальцев, когда он усилил нажим. Женщина попыталась сказать ему не делать этого, но ее глаза лишь выпучились.

В этом узком пространстве едва хватило бы места для двоих, чтобы просто передвигаться, не говоря уже о борьбе. Ему нужно было держать все под контролем. Нары отделялись друг от друга листами пластали. Вместо люков были занавески, а укромное местечко было только в отсеках в конце рядов напротив опорных балок.