Спешившись у коновязи, Фульк передал Огонька Иво и направился к шатру.

– Милорд, я предскажу вам судьбу всего за одно пенни.

Дорогу Фульку заступила смуглая фигура с черной бородой. Незнакомец был причудливо одет в свободную котту и еще более свободные, мешковатые шоссы. За поясом у него виднелся кривой нож, а вышитый плащ был завязан на плечах золотым шнурком. На голове вместо шляпы – тюрбан из ярко-красного шелка.

– Я не нуждаюсь в прорицателях, – неприветливо ответил Фульк и попытался отодвинуть незнакомца в сторону. – Я сам высекаю линии своей судьбы.

Он уже привык, что к нему постоянно пристают всевозможные торговцы, врачеватели и шлюхи, решившие подзаработать на рыцарях, которые приезжают на турниры.

– Не сомневаюсь, сэр, но не прогоняйте меня столь поспешно. Я могу весьма и весьма вам пригодиться.

– Правда? – скептически поднял бровь Фульк. – И сколько же ты хочешь за свои услуги?

– Я всего лишь прошу уделить мне немного вашего драгоценного времени. Ну и буду рад, если меня угостят обедом.

Фульк внимательно посмотрел на наглеца, испытывая желание прогнать того подальше, но внезапно испытал странное ощущение: этот человек показался ему смутно знакомым.

– Тогда расскажи мне что-нибудь, – предложил Фицуорин прорицателю. – Покажи, на что ты способен.

Незнакомец потеребил черную бороду узкой смуглой ладонью. На пальце сверкнуло золотое кольцо – судя по всему, ремесло владельца, при всех его превратностях, приносило неплохой доход.

– Этот шрам у вас на переносице был получен в драке с принцем Англии Иоанном во время игры в шахматы.

Фульк скептически хмыкнул и высокомерно сказал:

– Ну, положим, история эта известна многим.

– Тогда стоял промозглый декабрьский вечер, и шел мокрый снег. Вы отправились на дворцовую кухню и ели там на ужин жареного кабана. И не один, а в обществе достойнейшего молодого человека – Жана де Рампеня, оруженосца сэра Теобальда Уолтера.

Фульк прищурился.

– Но откуда?.. Ах ты, бродяга! – завопил он, бросаясь на «прорицателя» и яростно стискивая того в объятиях. – Ну и ну! А ведь тебе сперва удалось меня обмануть!

– Лишь совсем ненадолго, – сверкнул белыми зубами Жан. – А я-то надеялся, что ты не раскусишь меня до самого утра!

Фульк отстранил друга и оглядел его с ног до головы. Жан сильно похудел, и тонкие черты его лица скрывали густая черная борода и усы.

– Так бы оно и случилось, не упомяни ты собственное имя! Что ты здесь делаешь? И к чему такой маскарад? Нет, не отвечай, сначала садись и выпей вина! – И Фульк указал на деревянные табуретки, расставленные вокруг весело горевшего очага. – Я не нуждаюсь в предсказаниях, но в качестве платы за обед ты вполне можешь спеть. Погоди, только сброшу с себя этот тяжеленный хауберк. Хватит с меня, больше никаких поединков в такую жару, подождем, пока станет попрохладнее.

– Да разве это жара? Ты бы так не говорил, если бы тебе пришлось, облачившись в кольчугу, сражаться с мусульманами где-нибудь по дороге в Арсуф, – заявил Жан.

– Полагаю, ты прав, – усмехнувшись, согласился Фульк. – И видит Бог, я рад, что не отправился с вами в поход.

Жан поздоровался с братьями Фулька и с де Ходнетами, которые тоже вернулись в лагерь и сняли доспехи. Скептическое любопытство, которое они испытали при виде чернобородого прорицателя, быстро сменилось восторгом, как только все поняли, что за гость к ним пожаловал.

Уильям хотел знать о Крестовом походе абсолютно все: о каждом ударе и маневре, о каждой минуте героических испытаний, выпавших на долю его участников.

– Это тебе не игра вроде вашего турнира, – сказал Жан, презрительно махнув в сторону лежащего позади ристалища. – Когда я отправился в поход, то был совсем еще мальчишкой, ну как ты сейчас, и мне все казалось игрой. А потом я видел, как при осаде Акры умирал от дизентерии Ранульф де Гланвиль. Мне раньше не приходилось наблюдать, как живая плоть тает до костей – столь быстро и отвратительно. Этот человек так высоко ценил свое достоинство, а умер, увы, совершенно неблагородно.

Жан обхватил руками рог с вином, который ему сунули, и прижал его к груди, словно ища поддержки.

– Я видел, как наши солдаты казнили три тысячи заложников, когда Саладин нарушил клятву. Три тысячи!

Он поочередно оглядел сидевших кружком слушателей, на протяжении нескольких тяжелых секунд посмотрев каждому из них в глаза, и только потом продолжил:

– Можете себе представить, как выглядит и как пахнет такая бойня на нестерпимой жаре.

Наступила неловкая тишина, никто не знал, что отвечать, и всем было не по себе от страшных картин, которые обрушил на них Жан.