Заслышав гудок, возвещающий окончание рабочего дня, заройщики беспечно швыряли куда попало свои замызганные лопаты — все равно завтра снова лезть с ними в глину. Что же касается Тимофея Жаброва, то за своей лопатой он ухаживал, как добрый цирюльник за бритвенными причиндалами. Окончив работу, любовно обтирал лопату припасенной тряпочкой, бережно натягивал на нее специально сшитый чехольчик. Оставлять на заводе свое сокровище Жабров не рисковал и шагал домой в Стрелецкую слободу, закинув лопату на плечо, как солдат ружье.

Глядя, как колдует Жабров над своей лопатой, Семен Карайбог негодовал:

— Кулацкая жила! Попадись мне в двадцать девятом, показал бы ему где раки зимуют.

То, что Семен Карайбог да и все заройщики называли Тимофея Жаброва кулацкой жилой, не являлось данью времени. Жабров был родом из того же села Троицкого, что и Хворостов, и Алексей досконально знал всю подноготную робота. Отец и дед Тимофея Жаброва торговали в свое время скотом, жили богато, держали лошадей и быков, построили кузницу, арендовали у помещика Баранцевича мельницу. Одной пахоты поднимали до ста десятин.

После революции и во времена нэпа прасолы Жабровы еще держались, хотя Советская власть изрядно подрезала им крылышки. В году двадцать седьмом, почуяв неладное, три брата Жабровы (папаша их к тому времени уже преставился) распродали движимое и недвижимое и смылись из Троицкого. Старшие подались в Донбасс, на шахты, а младший Тимофей осел в губернском городе, женившись на гулящей вдове из Стрелецкой слободы. О том, как Тимофей Жабров покорил сердце слободской шалавы, заройщики знали с исчерпывающей полнотой.

…Как-то весной в городе появились саженные красочные афиши, извещавшие уважаемую публику об открытии в цирке большого чемпионата классической французской борьбы. С того дня город не знал покоя. Каждое утро на всех углах афиши гласили:

«Прибыла и выступает непобедимая Железная Маска».

«Чемпион Сибири против прославленного русского богатыря».

«Кто кого: турецкий чемпион любимец Востока Тулумбай-бей или волжский колосс?»

Каждый вечер под команду «Парад-алле!» на манеж цирка выходили люди с феноменальными бицепсами, с неправдоподобными ногами-колоннами, грудастые, как профессиональные кормилицы, с животами, выпирающими из трико, словно туда засунули добрые астраханские арбузы, делали круг по манежу, картинно тряся непомерными телесами. Дядя Вася, судья чемпионата, давал свисток, и на ковер тяжкой рысцой, как ожиревшие пожарные кони, выбегала очередная пара борцов. Соперники стонали, ворчали, сопели, обильные их тела колыхались, как опара, острый запах пота, распространявшийся по амфитеатру, смешивался с запахами конюшни и зверинца.

Любители борьбы, заполнявшие цирк, со сладострастием следили за всеми перипетиями схваток на ковре. Никому не было дела до ядовитых замечаний скептиков, утверждавших, что чемпионат — типичная лавочка, что между борцами заранее договорено, кому сегодня и на какой минуте ложиться на лопатки.

В последний день чемпионата, когда публика шумно приветствовала победителя, турецкого чемпиона Тулумбай-бея (уроженца города Саратова, значившегося по документам Афанасием Григорьевичем Свиридовым), на арену вышел дядя Вася во фраке и белой манишке и торжественно объявил:

— Уважаемые зрители! Дирекция цирка выдаст сто рублей наличными тому, кто вступит в единоборство со звездой чемпионата, знаменитым и повсеместно прославленным Тулумбай-беем, и победит его!

Зрители дружными аплодисментами встретили сообщение дяди Васи. Кому не охота за те же деньги посмотреть еще одну схватку!

Три раза обращался дядя Вася к публике, прекрасно понимая, что никто не рискнет померяться силой с таким чудищем, как Тулумбай-бей. Собственные кости дороже!

Неожиданно на галерке возник шум, движение, и с верхотуры начал спускаться средних лет мужчина, ничем не примечательный на вид, в мятом пиджачке явно деревенского пошива. Оглядев худощавую и несколько сутуловатую фигуру соискателя, в которой ничего не было не только борцовского, но и просто спортивного, дядя Вася не без иронии, явно рассчитывая на публику, спросил:

— Вы хорошо обдумали свое решение?

Новоявленный борец угрюмо кивнул головой:

— Уполне!

Публика шумно подбадривала добровольца:

— Давай, давай, деревня! Покажи им, где раки зимуют!

Дядя Вася с наигранной беспомощностью развел руками — дескать, я предупредил — и повел соискателя переодеваться. Вскоре тот вышел на манеж. Своего трико или просто трусов у любителя не оказалось, дирекция же цирка казенных не дала (пусть чудней будет!), и бедняга вышел на манеж в белых штанах, смахивавших на обыкновенные подштанники, предварительно засучив их до колен. Такой наряд соискателя подбавил масла в огонь. Шум и гам колыхали купол цирка.

Под туш оркестра природным бельгийским брабансоном выбежал на арену победитель чемпионата Тулумбай-бей. Уверенный в исходе предстоящей схватки, он протрусил по кругу, еще раз демонстрируя публике свои чудовищные мяса. По сравнению со звероподобным мастодонтом Тулумбай-беем, живой вес которого, как указывалось в афишах, достигал десяти пудов, поджарая фигура самодеятельного борца — кожа да кости — казалась просто жалкой. Последовал новый взрыв смеха, шуток, советов. Правда, нашлись и такие, что заподозрили во всем этом рекламную комедию, заранее подстроенную распорядителями чемпионата для увеселения публики. Кричали: