— Марк, — начал Юлий, отхлебнув из кубка кровь, — как ты понимаешь, я не могу сейчас оставить Наджару, но Британия должна быть присоединена. Ее покорение принесет нам большие экономические выгоды, хотя бы из-за зерна и драгоценных металлов… Ты будешь моим мечом и возглавишь легионы. Луций Ворен будет тебе хорошим советчиком. Парень умен и хитер, хоть и похож на варвара… люблю его за это. Ночь станет для вас днем.

— Сделаю все, что смогу, — отвечал Марк Антоний, — но… ты же знаешь, я не стратег. Я солдат, а не генерал.

Юлий слегка вздохнул. Кому, как не ему было знать, что это правда. Он хорошо изучил своего друга и подчиненного.

— Как я уже говорил, у тебя есть неплохой советчик в лице Луция Ворена, а в остальном…

— В остальном я буду думать, что бы в этом случае на моем месте сделал ты, — закончил за него Антоний.

— Можно и так, — с легкой улыбкой ответил император. — Запомни одно правило: разделяй и властвуй. Врагов всегда можно перессорить между собой, и разобщенные они никогда не смогут одолеть тебя. Кроме того, среди местных вождей всегда можно найти союзника, который пожелает использовать нас, римлян, в борьбе против своих соперников… и не заметит, как используют его.

— Гениально, — брякнул Марк, чем снова вызвал улыбку Юлия.

— Благодаря Автолику у нас есть чертежи фараона Сети, — продолжил император, — но сейчас некогда этим заниматься. Отложим это до лучших времен… до похода на Парфию. Британский вопрос вполне решаем и без авиации. Кстати, что-то мне подсказывает, что тамошние боги будут на нашей стороне.

— Почему ты так думаешь?

Юлий вновь пригубил из кубка и, прикрыв глаза, проговорил:

— Кельты стали меньше чтить своих богов, но во всем послушны возомнившим себя богами друидам. Это вряд ли радует Кернунна — самого ревнивого из кельтских богов. Попробуй завоевать его покровительство, ибо нам это нужно вдвойне.

Антоний вопросительно взглянул на него, и он закончил свою мысль:

— У него есть то, что нужно мне. Я думаю, он сам это предложит.

Марк привык к тому, что его любимый полководец часто говорит загадками и не стал больше выпытывать.

Юлий поднялся из-за стола, подошел к другу и, глядя ему прямо в глаза, произнес:

— Найди мою дочь и привези ее ко мне. Да! И возьми с собой ее мать, теперь от нее больше толку, чем было раньше.

— Да, мой император, — ответил Антоний, отсалютовав ему по-римски.

…Поросшая густыми зелеными лесами и населенная дикарями, разукрашивающими лица и тела в синий цвет, Британия оказалась крепким орешком для римлян. Первое их вторжение туда прошло не очень удачно. Эти земли были для римлян совершенно незнакомыми и опасными, а варварская королева и пришедшая ей на помощь Зена создали им и их полководцу много хлопот. К тому же Цезарь оказался тогда втянутым в дела богов. Марс-Арес требовал от него уничтожить храм неведомому богу — Дахоку, называя того воплощением зла. Кернунн требовал перебить всех друидов, что было противно Юлию, чуждому напрасной, неоправданной жестокости. Друиды же в свою очередь досаждали ему и его людям своей магией и, что еще хуже, вдохновляли кельтов на борьбу против римских захватчиков. Случалось, что Цезарь в гневе уже собирался отдать приказ об их истреблении, но потом вспоминал о том, что среди друидов он видел девушек и мальчика лет семи. Тогда он останавливался, не желая прослыть убийцей детей. Нужно было найти другой способ остановить этих вредоносных жрецов, бороться ведь можно не только с помощью меча. Но не в этот раз, уж слишком докучала старая «подруга» Зена… Ну что же, первый блин всегда комом. Именно так философски и посчитал Юлий. Он пообещал себе учесть ошибки, допущенные во время этой кампании, чтобы не повторить их, когда он придет сюда вновь. Увы, провести новую кампанию суждено было не ему, а Антонию, пусть и напутствуемому им. Кроме того, Цезарь дал дополнительные указания Луцию Ворену, которому суждено было стать в этом походе правой рукой Марка.

Внушительный римский флот вновь плыл к таинственному острову. Ветер развевал паруса с четырьмя непонятными для варваров символами SPQR. Корабли, на которых в этот раз плыли римляне, больше подходили для высадки, чем в прошлый раз, поскольку были более широкими и более низкими для облегчения вытаскивания их на берег. Так как их предводители стали вампирами, ночь теперь превратилась для римлян в день. Днем Антоний, Ворен и Габриэль прятались в трюме от опасных для них лучей солнца. Но, к счастью для них, по мере приближения к острову дни становились все дождливее и туманнее. Тита Пулло, достойного друга Ворена, такая погода приводила в уныние, и он все время брюзжал, иногда бранясь и со своим однополчанином и обзывая его рыжим кровопийцей. Несмотря на то, что он находился у Ворена в подчинении и на то, что тот теперь был не совсем человеком, для них обоих на первом месте была их дружба, разрушавшая любые преграды между ними. Габриэль днем спала в трюме, а ночью выходила на палубу и, свесившись, смотрела на волны. Ветер развевал ее чудесные волосы, что делало вакханку еще прелестней. Часто случалось, что Антоний подкрадывался к ней сзади, обнимая за талию и требуя к себе внимания, но она отмахивалась от него.

— Жезл Юпитера! — возмущался Марк. — Для чего ты тогда обратила меня? Вещала что-то о семье, а теперь посылаешь в Плутонову жопу!

— Остынь, — криво улыбалась темная Габриэль. — Побудь один, это пойдет тебе на пользу. Подумай о кампании.

— Да думаю я, думаю о кампании и этих гребаных варварах! — не унимался друг Юлия, так мало на него похожий. — Но мысли о голоде что-то сильнее… Изголодался я, понимаешь, по женской ласке, да и по кровушке тоже…

— Кровь у тебя есть… — протянула, зевнув, Габби.

— Крысиная… фу! — скорчил рожу Антоний.

— Будь доволен тем, что имеешь и не мешай мне думать, — Габриэль сегодня была склонна к философии, что раздражило Антония еще сильней.

— И о чем же ты таком важном задумалась, скажи на милость? — с досадой спросил Марк.

— О Надежде, — искоса посмотрев на него, ответила Габби, — о том, что я ведь ее предала… родила, а не вырастила и вместо того пустила плавать в корзинке, словно котенка… А потом я ее предала уже иначе и убила.

— Ох, прости меня, я грубиян! — тут же расчувствовался Марк. — Не грусти, твоя дочь… ваша с Юлием дочь ведь снова живет, и мы ее скоро найдем. Скоро ты обнимешь ее!