…Узнав, что Ося родился 2 марта, как Горбачев, Папюсов быстренько составил гороскоп. Политическая карьера Финкельштейну явно не светила. Доски судьбы также подтвердили, что Ося отнюдь не баловень судьбы и Рокфеллера из него не получится. Не сделает он карьеру и на административном поприще. Не быть ему и думским депутатом…

— Ты находишься под влиянием Луны и Нептуна в зодиакальном созвездии Рыб, в доме Юпитера, третьем доме тригона воды, — сказал императивным голосом Папюсов. — Ты рожден, чтобы быть артистом. И, может быть, великим артистом, у тебя есть талант перевоплощения. Но ты не глубок, нет… Ты скользишь по облакам… Ты романтик… Тебя частенько заносит… Твое финансовое положение всегда будет зависеть от чужой воли…

— Задорнова или Жванецкого? — с тревогой спросил Ося.

— На досках судьбы ни имен, ни фамилий нет, — тоном чревовещателя пояснил Папюсов. — Не в фамилиях суть. Суть в магнетических полях. Тебе надо уже сейчас откладывать на черный день. И то же самое я бы посоветовал мистеру Горбачеву…

— К черту Горбачева! — вскричал Ося. — Говори, что меня ждет?

— Это тебе скажет Фемистоклов, — ответил сдержанно Папюсов. — Не торопи, не гони судьбу, она сама тебя никуда не отпустит.

— Ну хорошо. Я не против. А деньги? Деньги я уже отложил… Разве ж в одних деньгах дело…

— Да, ты самолюбив! Ты горд. Для торговца на улице — это роскошь, — мягко добавил Папюсов. — Ты должен быть гибким, как тростник, ты должен быть многоликим, как многорук Будда, ты должен почаще общаться с чиновниками, знать их слабости и пристрастия, ты должен уметь угождать тем, от кого зависит магнитное поле твоей удачи… Ты должен уметь слушать шепот прибрежного тростника, знающего, куда текут воды и откуда они вытекают и о чем журчит вода на перекатах… Бери пример с Сюсявого. Он не мудрец, но он тень мудреца… И даже к нам он, как тень, приходит за деньгами…

В это время в коморку тихо, как привидение, вошел Фемистоклов. Лицо его слегка осунулось, под глазами лиловели мягкие тени изможденного мозговой работой провидца и вершителя судеб. Нелегко, непросто, не всякому дано заглядывать в глубины футурума и общаться с тенями Аида, слышать голоса и видеть перемигивание звезд, улавливать малейшие колебания космоса…

— Есть семь верных способов помочь твоей беде, — сказал Фемистоклов тихо, но почти заклинательно, и от этого голоса у Оси похолодело под мышками.

— Можно сделать так, — вскинул фиолетовые веки Фемистоклов, — что азербайджанцы вообще уберутся с Арбата и Нового Арбата. Но для этого мне придется прибегнуть к науке чисел, к халдейской и арабской нумерологии… Это займет месяц-два… Но исчезнет все! И все девять домиков с цветами на Новом Арбате и Смоленке. Исчезнут лотки с выпечкой, с ножницами, с кондитерскими изделиями, исчезнут продавцы…

— А туалеты? — шокированно охнул Ося.

— И туалеты исчезнут тоже! И, может быть, раньше всего остального, — небрежно смахнул волосы со лба Фемистоклов.

— Нет-нет, это слишком, меня возненавидит весь Новый Арбат! — воскликнул в смятении чувств, в величайшем замешательстве Ося. — Они простили бы это кому угодно, простили бы человеку с другой фамилией… Но я всего-навсего Финкельштейн из Одессы. И даже из-под Одессы… Я родился на Живаховой горе, на берегу Хаджибейского лимана, в семье нищего еврея, торговавшего на Привозе мидиями… Кто я, чтобы с ними воевать? С детьми Арарата! Надо погасить войну. Надо сделать так, чтобы все были довольны. Провидение должно вмешаться самую малость… Может быть, разрушить чакры Моисейкина? А может, мне вызвать его на дуэль? Дать пощечину? Публично! Ведь могут у нас быть личные счеты… Какое это имеет отношение к торговле… Разрешение не отберут… То есть могут и отобрать. Но временно… Я надеюсь… Задорнов не допустит…

— Друг мой, — вздохнул сочувственно и по-отцовски похлопал его по плечу Фемистоклов, — поверь, Моисейкин — лишь жалкая тень… Временами он изображает из себя грозную тень, да. Но вы видите в нем то, что хотите видеть. Что порождено дряблостью или мужеством ваших душ, вы видите лишь зеркальные отражения самих себя в этой тени. Но он — проводник. Им управляет воля другого человека, сидящего в префектуре… Он адепт! Я видел все… у меня было видение…

— Неужели это сам префект? — перехватило дыхание у Финкельштейна, ноги его сразу стали ватными, и он с обреченным видом рухнул на ящик с мышами. Рядом под мешковиной в коробке пробудилась кобра Клава и угрожающе, но отнюдь не яростно зашипела, как бы предупреждая о своем присутствии.

— Нет, это не префект, — тихо и внушительно сказал Фемистоклов. — Для него это слишком мелко. Для таких меркантильных пакостей он слишком самолюбив. Лестница его судьбы, как говорят на Востоке, выстлана коврами честолюбия… Маленькие звезды, кометы и космическая пыль его не прельщают… Я не скажу потому, что не имею права открывать до конца все мои видения… Дело не в том, какую фамилию имеет этот носитель воли…

— Но кто он по должности, кто? — мучился заинтригованный Ося.

— Неважно. И даже если ты узнаешь, это ничего не изменит, — сказал колдун.