Он прервался. Волнами нахлынула грусть.

— И той, что слишком поздно меня поняла, — закончил он.

— Ты ее до сих пор любишь? — тихо спросила Лена.

Андрей посмотрел в ее глубокие и невероятно красивые глаза.

— Сейчас понимаю, что безмерно, — прошептал он.

— Тогда что ты делаешь здесь, рядом со мной? — задала она вполне резонный вопрос.

— Все очень сложно. Это как затяжной прыжок с парашютом. Ты чувствуешь себя божественно, когда летишь к земле, но, в то же время, сердце сковывает страх того, что тебе предстоит разбиться, если парашют не раскроется. Так и у нас с ней сейчас. Я бы рискнул, но боюсь, что мой парашют не сможет раскрыться.

— Все в порядке. Ты ведь умеешь летать, — улыбнулась Лена. — Так что выживешь, будь уверен. Не стоит зарываться в уныние. Черные полосы бывают у всех. Давай о веселом, ладно? Улыбнись, летун.

Он из вежливости посмеялся, хотя совершенно этого не хотел.

— Знаешь, проведя здесь некоторое время, я вдоволь насмотрелась на летающих людей, — сказала Лена, — и поняла, что если я о чем-то в жизни и жалею, так это об отсутствии возможности летать.

Андрей взял ее за руку.

— А ведь я могу в этом тебе помочь.

***

— Что вы делаете?! — захлебываясь слезами, кричала молодая женщина, — не надо! Пожалуйста, остановитесь! Умоляю!

Она стояла на коленях, перемазавшись в луже крови. Крови, которая вытекла из разорванных на куски тел ее мужа и сына, чьи останки, словно взрывом, разметало по комнате. Глаза женщины были широко распахнуты, сердце колотилось, а тело била судорога, вызванная сильнейшим шоком от всего происходящего.

— Почему?! — кричала она, вознеся руки к небу. — За что?!

— Потому что ты — исчадие! Мерзость! — ответил ее палач, и через мгновение голова напрочь слетела с плеч женщины, словно ее отсек невидимый топор.

Размышляя о своей личности со стороны, он никогда не считал себя палачом. Разве он похож на убийцу? Никогда в жизни. Он не маньяк, а чистильщик. Орудие Господа, если угодно. И его миссия — зачистка всего земного шара от мерзких тварей, заполонивших его со всех сторон.

Одной из которых являлся и он сам…

Наверное, сам Бог решил так, чтобы высшей карающей силой стал представитель проклятой расы. Иначе объяснить это он не мог.

И тогда он и назвал себя Вершителем. А как иначе, если именно он распоряжался судьбами и жизнями огромной части населения планеты?

Все эти опороченные силой люди могли сделать мир лучше, но они только грабили и убивали, переступали через остальных, которые являлись лишь жалкими подобиями существ, мнивших себя богами.

Они пускали в расход любого, кто хотя бы на секунду отодвигал выполнение их прихотей. Люди так не поступают, считал Вершитель.

Это поведение скотов.

Животных!

Бешеных собак!

А таких следует немедленно убивать, чтобы они больше никогда не смогли причинить вред окружающим, разнося свою заразу дальше по свету!

Кто-то из великих сказал однажды: «В тот день, когда у меня не останется врагов, я, наконец, пойму, что больше ничего не стою».

Вершитель не запомнил имени автора этой фразы, но это и не было настолько уж важным для него. Всеобъемлющей истиной этой фразы была ее суть.

Потому что Вершитель знал, что в конце этого пути он сам неизбежно станет своей последней целью. Иначе быть не могло.

Он сотворил кисть и, обмакнув ее указательный палец в крови, оставил на стене свою единственную и неизменную надпись: «Only one has given a curse to wear this terrible power!»

Сила была его ношей, причем, очень тяжелой. Радовало только то, что Вершитель четко знал, что с каждым часом, каждым днем, неделей, месяцем, а главное — с каждым новым трупом он становится на один шаг ближе к своей конечной точке.

Дар был тяжким грузом…

Цель — сияющей мечтой…

А жизнь, с того самого проклятого дня — путем исповеди и наказания.

Когда человек однажды возвращается домой и находит обезглавленной свою любимую девушку, его отношение к окружающему миру в корне меняется.

Вершитель до сих пор помнил, как упал пластом, только лишь заметив ее изувеченное тело. Он просто не мог вырвать из своей памяти эту ужасную картину, хотя многое отдал, только бы вычеркнуть те чудовищные минуты…

А потом резкая боль пронзила голову и сердце… а когда он в мучениях протянул к любимой руки, то от кончиков пальцев отделились две серебристые кисти и медленно поплыли в нужную сторону.