— Милостивые тирны, не обращайте внимания! — засуетился трактирщик, видя, что маг-дознаватель внимательно прислушивается к разговору. — Это просто несчастный старик, мелет всякую ерунду. У него недавно жена умерла, вот он от горя и помешался. Сам не знает, что несет.

— Это ты не знаешь, что несешь, — тирн Иммерли в гневе стукнул по столу кулаком. — А я говорю правду, как есть!

Он резким движением отодвинулся от стола, вместе со стулом, и встал. С трудом удерживаясь на негнущихся ногах, достал костыли, прислоненные к стене, перехватил их поудобнее и сказал:

— Вы, милостивые тирны, оставайтесь здесь. А мне идти надо. Меня моя Ниалинн ждет. Волнуется, — и светлая улыбка раздвинула его сухие губы.

— Какая романтическая история! — прошептала девушка, глядя в след старику, который, пошатываясь, шел к дверям.

— Да, занятная сказка, — согласился с ней ее кавалер.

— А может и не сказка, — задумчиво произнес Амсель, тихонько перебирая струны. — Мы изгнали фейри из Гленнимора, но многие из них до сих пор таятся в лесах и озерах.

— Точно! — добавил один из рыбаков. — Мне еще дед рассказывал, как он ставил ловушки на морской народ. Рыбаки приручали эти создания, чтобы те приносили им удачу и гнали в сети рыбий косяк.

— Были и такие, что пускались вплавь на острова, где шелки устраивали лежбища, и воровали их шкурки, — добавил тот, что с золотыми зубами. — Говорят, этот мех ценился дороже золота. Но эти существа не такие уж безобидные. Могут запутать и порвать невод или днище барка повредить. А поют так, что заслушаешься, только в их песнях ни слова не понять.

— Так на дивном языке поют, — усмехнулся бард.

Никто из них не обратил внимания, как странный посетитель, сидевший в своем углу в гордом одиночестве, вдруг молчаливой тенью скользнул к выходу за старым рыбаком. Лишь тирн Дево поспешно прошептал заговор от сглаза и украдкой поцеловал спрятанный за пазухой амулет.

***

Джос Иммерли нетвердой походкой приблизился к своей пегой лошадке и ласково потрепал ее за холку. Лошадка всхрапнула и недовольно перебрала ногами.

— Да едем уже, едем, — проворчал старик, заваливаясь на облучок.

В его телеге, переложенные сеном, валялись пустые корзины, пахнущие рыбой. В кошельке бренчали серебро и медь. А дома его ждала красавица-дочь: с роскошной каштановой косой, глубокими карими глазами и ниткой коралловых бус на тонкой алебастровой шейке.

ЧАСТЬ I

Промозглый мартовский день медленно клонился к вечеру. Здесь, на северном побережье Гленнимора, где только море да скалы, весна всегда приходила поздно, с дождями, туманами и пронизывающим ветром. Вот и сейчас серое небо нависло над землей, а с моря подул порывистый ветер, поднимая свинцовые волны. Он нес с собой тяжелые тучи, наполненные дождем.

Я закинула в корзинку очередного краба и пересчитала нехитрый улов. Что ж, много денег за это не выручишь, а на ужин для двоих как раз хватит. Да, теперь уже для двоих.

Глаза наполнились непрошенной влагой. Я заморгала быстро-быстро, пытаясь справиться с внезапно накатившей тоской, но одна предательская капля все-таки сорвалась с ресниц и скользнула вниз по щеке. Прошел целый месяц со дня маминых похорон, а я грущу, будто в первый день, и все никак не могу привыкнуть, что ее больше нет.

Вспомнилось то стылое февральское утро, когда я стояла, обняв себя за плечи, и дрожала от холода над свежим холмом. Приглашенный друид взывал к богам, воздев руки, и ветер трепал его белую бороду, волосы и длинный балахон. По обычаю, вместе с мамой мы похоронили и все ее личные вещи. Я собственными руками заплела в последний раз ее роскошные черные волосы и оставила в гробу черепаховый гребень. А потом, когда гроб закрыли и опустили в могилу, мы с отцом уложили на плоскую крышку узлы с ее платьями. Последней я опустила шкатулку, полную украшений из дешевого речного жемчуга, разноцветных кораллов и перламутровых ракушек. Мама очень любила эти простые и вместе с тем милые вещи, которые напоминали ей, что наше суровое, холодное море иногда может быть теплым и ласковым.

А теперь ее нет. Мы похоронили ее рядом с домом, так принято, чтобы дух охранял наш очаг. Рядом с ее последним пристанищем высятся еще несколько холмиков, давно поросших травой. Там лежат мои братики и сестрички, которые появились на свет до меня, но так и не выжили. Только я одна оказалась достаточно сильной, чтобы цепляться за жизнь до конца.

Родители говорили, что я была их последней надеждой. Что я родилась очень болезненным и слабым ребенком, и до пяти лет они вообще не верили, что я выживу, но при этом всеми силами надеялись на чудо. Наверное, именно поэтому я не помню ничего из того, что случилось со мной в раннем детстве. Первое воспоминание, это как я сижу на лугу, полном ромашек, рядом мама — плетет мне венок, я смеюсь, и она смеется вместе со мной, обнимает меня и щекочет, а потом прижимает к себе так сильно, что мне становится больно, я плачу, и она плачет вместе со мной.

В этом воспоминании мне уже лет шесть-семь, а все, что было до этого — покрыто мраком забвения. Лишь иногда, когда на море бушует шторм, во сне ко мне приходят странные видения. Смутные тени словно танцуют вокруг меня, манят, и я будто слышу чарующие голоса, которые зовут меня за собой.

Эти сны преследовали меня, сколько я себя помню. Сначала я рассказывала о них родителям, при этом мама сильно пугалась, настолько, что у нее начинали дрожать руки, а отец сердился и спешил поскорее прекратить разговор. Став постарше, я свыклась со своими странностями и уже не докучала родителям, не желая расстраивать зря. Эти сны не приносили вреда, но каждый раз задевали что-то в моей душе. На утро после шторма меня всегда тянуло на берег, будь то зима или лето, и мне до дрожи в коленках хотелось скинуть одежду, войти в соленые волны и пуститься вплавь.