— Ты пришёл для выполнения приговора? — спросила она.

Халев удручённо склонил голову.

— Да, — горько ответил он. — Этот судья Симеон, что велел тебя обыскать, поистине человек без сердца. Он заподозрил, что я пытался спасти тебя от наказания, он подумал, что я...

— Какая разница, что он подумал, — прервала его Мириам. — Друг Халев, исполняй свой долг. Когда мы были детьми, ты часто связывал мои руки и ноги стеблями цветов — помнишь? Сделай то же самое, только на этот раз перевяжи их верёвкой, вот и всё.

Он вздрогнул:

— Ты так жестока.

— В самом деле? Посторонний человек мог бы подумать, что это ты жесток. Или ты уже не помнишь о том, что произошло накануне в башне — ведь не кто иной, как ты, назвал моё имя и связал его с другим именем.

— О, Мириам, — умоляюще произнёс он, — ревность возбудила во мне такое бешенство, что я не отдавал себе отчёта в том, что творю. Ведь я так тебя люблю!

— Любишь? Такую же любовь испытывает, вероятно, лев к ягнёнку. И какой у тебя повод для ревности? Ты хотел убить Марка — я видела весь ваш поединок и могу утверждать, что это было просто покушение на убийство; ты захватил его врасплох, ударив мечом по спине, видимо, боялся, что я спасу его от твоих клыков. И благодарение Господу нашему, я его спасла. Так выполни же свой долг, представитель столь милосердного и просвещённого синедриона.

— И всё же, Мириам, — смущённо продолжал Халев, глубоко уязвлённый её горькими, лишь отчасти справедливыми словами, — сегодня, по здравом размышлении, я пытался тебя спасти — сделал всё, что мог.

— Да, — ответила она, — боясь, как бы другие львы не утащили овечку, которую ты надеялся растерзать сам.

— Более того, — продолжал он, не обращая внимания на её реплику, — я тут кое-что придумал.

— Придумал? И что же?

— Как тебя спасти. Если, когда я поведу тебя к Никаноровым воротам, я дам условленный сигнал, мои друзья отобьют тебя и отведут в безопасное убежище; я же, начальник конвоя, буду сбит с ног и ранен. Затем я присоединюсь к тебе, и под покровом ночи мы бежим тайным путём, который мне известен.

— Бежим? Куда же?

— К римлянам. Они пощадят тебя, потому что ты спасла их военачальника, а заодно и меня.

— Ты думаешь, они простят тебе вчерашнее?

— Ты... ты скажешь, будто я твой муж. Это неправда, но что из того?

— Да, что из того? — подхватила Мириам. — Ведь это может стать правдой... Но с каким видом ты, один из первейших воинов еврейских, будешь просить милости у врагов? Уж не потому ли?..

— Не оскорбляй меня, Мириам. Ты хорошо знаешь ответ на свой вопрос. Знаешь, что я не изменник и бегу не из страха.

Его мужественные слова тронули её.

— Да, — ответила она, — я знаю.

— Я готов бежать только ради тебя, только ради тебя я готов покрыть своё имя позором. Я готов бежать для того, чтобы спасти тебя во второй раз.

— И какой же платы ты просишь?

— Тебя самое.

— Этой просьбы я не могу удовлетворить. Я отклоняю твоё предложение, Халев.

— Так я и знал, — хрипло произнёс он. — Я уже привык к твоим отказам. Хорошо, тогда я поставлю тебе другое условие: поклянись, а я знаю, ты держишь своё слово, что никогда не выйдешь замуж за римлянина Марка.

— Я не могу выйти замуж ни за римлянина Марка, ни за тебя, ибо вы оба нехристиане, и тебе хорошо известно, какой запрет лежит на мне с самого рождения.

— Ради тебя, Мириам, — медленно ответил он, — я готов креститься и принять твою веру. Вот тебе доказательство, как я тебя люблю.

— Но не доказательство любви к моей вере, Халев; однако, даже если ты и примешь мою веру, всё равно я не смогу тебя полюбить. Иудей ты или христианин, всё равно я не стану твоей женой.

Он отвернулся к стене и некоторое время молчал.

— Ну что ж, Мириам, — наконец заговорил он. — Я всё равно тебя спасу. Стань, если хочешь, женою Марка, но помни, что я его убью, если смогу, хотя, скорее всего, это пустая угроза, ибо навряд ли я останусь в живых.

Она покачала головой:

— Я устала бегать и прятаться. Пусть со мной, Марком и тобой свершится то, что предначертал Бог. И всё же я благодарю тебя и сожалею о своих жестоких словах. О Халев, почему ты не можешь изгнать меня из своих мыслей? Есть много более красивых женщин, они с радостью отдадут тебе своё сердце. Зачем же ты губишь из-за меня свою жизнь? Иди своим путём, а я пойду своим. Но всё это пустой разговор, потому что нам, вероятно, недолго остаётся жить.

— У всех нас троих — у тебя, римлянина Марка и меня — один путь, и я не хочу идти никаким другим путём. Ещё в мальчишестве я поклялся, что если ты станешь моей, то только по своей доброй воле, этой клятве я буду верен до конца. Я также поклялся, что, если смогу, убью своего соперника, — и этой клятве я буду верен до конца. Если он убьёт меня, ты сможешь выйти за него замуж. Если я убью его, ты выйдешь за меня замуж, только если сама того пожелаешь. Но борьба между нами — всё равно останешься ты жить или умрёшь — завершится лишь со смертью одного из нас, не ранее. Ты поняла?