Шрифт:
ГЛАВА X
Самоубийца получил большую посылку — то Антон Мосс вернул ему ульстер. Тут же было получено и письмо, в котором было сказано, что смело можно пользоваться ульстером: он был дезинфицирован. Большое спасибо за одолжение.
Письмо это, конечно, писал не лично Мосс, но он, несомненно, диктовал его, можно было узнать его выражения; письмо было замечательное, насмешливое, в нем советовалось Самоубийце или вторично жениться, или стал миссионером.
— Он с ума сошел, — сказал Самоубийца.
Глубоко оскорблен был Самоубийца сарказмами своего старого приятеля; они вызвали с его стороны точь-в-точь такие же выражения и возражения, как в то время, когда они вечно спорили друг с другом.
Он пристал к фрекен д'Эспар и просил ее выслушать, как он ответит по пунктам на это бесстыжее письмо. Это не шутка, что получит в ответ этот слепец, этот труп, и она на самом деле напишет это, сказал Самоубийца, буквально так и напишет, сказал он, это он сделает, ей-богу, сделает, пошлет этому псу письмо, какого он заслуживает, не даст он ему последнего слова. Фрекен д'Эспар умоляла его, чтобы он по возможности, смягчил то или другое выражение; но тот и слушать не хотел и находил для этого слепого козла, для этой бубонной чумы все новые, меткие эпитеты и при этом горько смеялся. Действительно, Самоубийца дня два сидел и писал, и, когда наконец закончил прекрасный черновик, чувство оскорбления было еще так сильно в нем, что он с досады опять ушел в горы. Кажется, больше всего задела его фраза о том, что он должен «вторично жениться». «Откуда знает этот неотесанный болван, женат я, или нет?» — кричал он. — «Ведь я ни слова не говорил ему об этом!»
— Не прогуляетесь ли вы немножко, фрекен? Если вы ничего не имеете против, я провожу вас, мне нужно взобраться на «Вышку».
Фрекен как раз нужно было пройти к Даниэлю, который удил там рыбу. На несколько дней она прекратила было свои посещения, чтобы не являться к нему слишком часто; но так как дамы в санатории стали еще более избегать ее, ей пришлось опять странствовать по льду.
О, эти бессовестные дамы! Как-то случилось у них работа, какое-то вышивание разноцветными шелками по зеленому сукну. Фрекен д'Эспар увидела это нечаянно в комнате у одной из дам: там стояла горничная и при открытой двери раскладывала весь материал и восхищалась им. Острые глаза фрекен д'Эспар одним взглядом охватили все: все было разложено на скатерти, а дама, которая записывала, отмечала: столько-то за зеленое сукно, столько-то за шелк, за сатин на подкладку, за бахрому. Вот почему они в последнее время сидели поочереди в комнатах друг у друга и шили, и пили по этому случаю кофе, и читали вслух, только и слышалось: ж… ж… ж…
И здесь фрекен д'Эспар была женщиной, у которой такие мелочи могли вызвать только улыбку: так вот то большое удовольствие, в котором дамы не позволяли ей принимать участие, не потому, что фрекен д'Эспар не умела вышивать, она, правда, иголки в руках держать не умела, этому она, действительно не училась, она училась другому: уменью писать на машинке, французскому, она была умственно развита. Но в этих условиях, в этом набранном с бору да с сосенки обществе, у нее не было применения для ее талантов; здесь женское рукоделие выше ценилось, чем она привыкла, — она была современная женщина.
С отъездом адвоката у фрекен д'Эспар только и осталось, что развлекаться в обществе Даниэля, и в это время оно больше всего интересовало ее. Что же из этого вышло? Куда идти? Ни прямого вопроса, ни ответа, никакого решения. Хотела она выйти замуж за него? Почем она знала? — Конечно, таково было ее намерение, что же другое связывало их? Она не была совершенно равнодушна к нему, со временем она могла и полюбить его, у него были привлекательные черты характера, и он был недурен собою. И, кроме того, разве у нее был какой-нибудь выбор? Для нее хорош был и владелец сэтера!
Фрекен миновала первое озеро, где, как раз работали мужчины из санатории и рабочие из села: они убирали снег и складывали его огромным кольцом вокруг всего озера — устраивали каток. Рабочие были, впрочем, немного невоспитанны; то была большей частью молодежь; они, пока она шла мимо, шушукаясь и, посмеиваясь, продолжали свою работу. Это было не особенно приятно, но когда она пришла к Даниэлю, она была спасена: он все тот же, все тот же защитник. Когда он услыхал про нахальство сельских парней, он моментально хотел бросить рыбную ловлю и побежать к ним.
— Это все канальи, сбежавшиеся в село, — сказал он, — я их хорошенько обругаю. Значит, ты не хочешь, чтобы я поговорил с ними? Ну, хорошо. Я попрошу Гельмера, чтобы он это сделал.
— Гельмер? Кто это?
Гельмер все время его детства был его соседом, милейший парень, лучший друг его. Посмеиваясь, рассказал Даниэль, как тот однажды удержал его от того, чтобы поджечь дом: да, да, это было года два тому назад, когда его так постыдно надули и она вышла замуж за другого, за писаря ленсмана. Тогда у него помутилось в голове, он хотел сделать что-нибудь в отместку, спалить ее. И, если бы тогда не было Гельмера, то бог знает, что случилось бы.
— Неужели ты мог бы сделать это? — спросила фрекен.
— Да, — сказал Даниэль. Может быть, то было больше хвастовство, но он сказал: «да». И спросил: — Вспомни-ка, что она сделала, чего она меня дурачила? Разве у нас не было бы такой судьбы, как у нее? Но теперь мне все равно, — сказал Даниэль, кивнув головою, — мне до нее дела» больше нет.
Об этом был у них целый разговор, он развивал эту тему в наполовину насмешливых, наполовину серьезных выражениях, и фрекен поняла, таким образом, словно в его словах был двойной смысл, что отныне он думал только о ней, и больше ни о ком. Хорошо. Она вдруг, ни с того, ни с сего спросила его, чтобы он сделал, если бы она упала в прорубь. Он сейчас же бросил рыболовную снасть, схватил ее на руки и унес, крепко целуя, от проруби. Да, он действительно был настоящий мужчина, она спокойно отдыхала на его груди, широкой, как дверь.