Какое-то время все так и было. «Эрмитаж» открылся почти десять лет тому назад. Как раз в том году, когда вышел мой самый известный роман. Как только он был опубликован, для меня началась другая жизнь. Я вдруг стал всем вокруг интересен. Со мной вдруг всем захотелось дружить. Ну и конечно, деньги. Впервые в жизни я мог не ходить на работу, а круглыми сутками слушать свой джаз. Казалось, будто так теперь будет всегда.

Когда-то у меня были приятели, молодая семья. На жизнь себе они зарабатывали тем, что привязывали к водочным бутылкам маленькие рекламные книжечки. Знаете, наверное: на некоторых сортах водки бывают такие книжечки, в которых написано, какая она классная, эта водка. Кто-то ведь должен привязывать эти книжечки к бутылкам, не так ли? Вот этим мои знакомые и занимались. Круглые сутки сидели дома, вполглаза смотрели по MTV мультики про Бивиса и Батхеда и привязывали к бутылкам свои книжечки. За каждую получали по копейке. Тридцать копеек в минуту. Двести рублей в сутки. Придешь к ним домой, а у них там повсюду валяются эти книжечки.

А потом все изменилось. Денег в России вдруг стало столько, что эти мои приятели бросили свой книжечный бизнес и уехали жить в Таиланд. Иногда, заскакивая на родину, они каждый раз приглашали меня в дорогущие клубы. Я в те годы тоже был полон оптимизма. Мне казалось, что теперь, после выхода своего замечательного романа, я буду жить так, как всегда хотел. Иногда стану описывать эту свою прекрасную жизнь в новых прекрасных романах и продавать описания издателям, а на полученные деньги буду жить дальше, а потом снова описывать и снова получать за это большие гонорары, и сбоев у этого вечного двигателя не случится до тех пор, пока, совсем дряхлый от старости, я наконец не умру, хотя, возможно, придумать что-нибудь получится даже и тогда.

Жена еще раз повторила, что у нас кончился кофе и нет зубной пасты. Я понимал, к чему она, но выходить на улицу мне совсем не хотелось. Вместо того чтобы натянуть брюки и отправиться в магазин, я попробовал рассказать ей о том, какой невкусный кофе пьют в Эфиопии.

Жена только скривилась.

— Отстань! Я сыта твоей Африкой по горло. Сколько можно? И вообще, иди в магазин.

— Не хочешь про Африку, я расскажу про что-нибудь другое. Я ведь был не только в Африке. Я много где был. Два месяца назад ездил в Гуджарат. Хочешь, расскажу?

— Отстань!

— Неужели не хочешь?

— Повторяю: иди в магазин.

Я сказал «хорошо». Но вместо того, чтобы встать и пойти в магазин, выковырял из пачки новую сигарету и закурил.

Первые несколько лет все было O’K. Администраторши московских телеканалов звонили и просили об интервью. Мои фотографии регулярно появлялись в модных журналах. Казалось, будто оснований для беспокойства нет, и момент, когда все пошло не так, как задумывалось, я пропустил.

Уже следующий роман был вовсе не таким удачным, как тот, первый. Это еще не было катастрофой. Ну написал не очень удачный роман — с кем не бывает? Да только сразу после первого неудачного романа я, запаниковав, тут же написал еще один — еще более неудачный. Администраторши не перестали звонить даже после этого, да только одновременно с выходом неудачных романов каким-то не очень удачным стал и я сам.

Думаю, окружающим было сложно со мной в тот период. Я много раз видел, как обрушившийся успех калечит людей, но, когда это случилось со мной самим, даже и не заметил. Помню, как мне звонил главный редактор какого-то очередного московского издания, а я на все, что он говорил, совершенно спокойным голосом отвечал:

— Иди на хер.

— А если…

— Иди на хер.

— Но мы же…

— Иди на хер.

Говорить с ним в такой тональности мне было приятно. Очень скоро только так с окружающими я и стал говорить. Да только если ты слишком часто плюешь в лицо идиотам-редакторам, то не удивляйся, если когда-нибудь и им тоже захочется плюнуть в твою сторону. Здорово отказываться от интервью и чувствовать себя непродавшимся. Но приходит момент, когда ты вдруг видишь, что не продался просто потому, что не осталось ни единого покупателя.

Мне все равно казалось, что мир будет скручен в бараний рог. Я вел себя так, как хотел, и мир должен был скрутиться-таки. Мне продолжали звонить интервьюеры, а один раз мой портрет, написанный каким-то немцем, даже вывесили в Эрмитаже. Но чем дальше, тем реже раздавались звонки. Постепенно они кончились совсем. Успех — это ведь такая штука, которую нужно поливать ежедневно. А тот, кто этого не делает, болен. Чем дальше, тем чаще я читал диагноз в глазах собеседников. Они знали, что пойдут дальше, выше, вперед. А я останусь там, где застрял. Собеседники боялись, что эта болезнь заразна, и старались не вставать ко мне слишком близко.

Я говорил им:

— Созвонимся.

Они отвечали:

— Да, конечно. Созвонимся. Потом.

Последний раз редактор московского издания звонил мне ровно три с половиной года назад. Это был невысокий, рано полысевший мужчина из хорошей семьи, который развел очередного простофилю с большой долей в металлургическом бизнесе на открытие журнала и теперь хотел узнать, на что я готов за фиксированную зарплату в три с половиной тысячи долларов. Я сказал, что сейчас занят, и попросил перезвонить завтра. Насчет занятости это было чистейшим враньем, и мы оба это знали. После того случая с выгодными предложениями никто меня больше не беспокоил.

Еще месяц спустя я первый раз уехал в свою Африку. А еще два месяца спустя уехал туда второй раз. Так, болтаясь туда-сюда и не снимая наушники с головы, я и прожил свои «нулевые». Меня такая жизнь вполне устраивала. Вот только джаз, который я не переставая слушал уже почти десятилетие, нынешней осенью стал звучать как-то особенно печально. Похоже, пришло время вернуться наконец домой и попробовать как-то устроить собственную жизнь тут.

Жена подошла сзади и положила руки на плечи. Я чувствовал, как пахнут ее волосы.